Один из братьев Трубецких*, а именно князь Евгений Николаевич (1863-1920), преподавал в 1886 г. в Ярославле в Демидовском юридическом лицее. В тот год в лицее, который хирел, обреталось всего 80 студентов, ибо он не мог равняться с близко расположенной Москвой и ее университетом. Обычно в Ярославле учились те, кому было не по средствам жить отдельно от семьи. Почти все студенты были местными. Однако, возобновив в 1887 г. чтение лекций, Трубецкой вместо двадцати слушателей обнаружил полтораста. Это было следствием введения министерского циркуляра, которым устанавливалась процентная норма для евреев, поступавших в университеты. В циркуляре ни слова не говорилось о лицее, но «когда стали поступать еврейские прошения, директор, не имея никаких распоряжений от начальства, сначала всех принимал. Когда же было принято около сотни и прошения продолжали прибывать, он, видя, что лицей превращается в еврейское учебное заведение, испугался, обратился с запросом в министерство и получил предписание – немедленно прекратить прием. Всего еврейских прошений было подано около трехсот. Один еврей, который запросил лицей еще летом о возможности быть принятым и получил ответ 'о неимении препятствий', приехал на этом основании в Ярославль из Восточной Сибири; когда на основании нового распоряжения министерства ему отказали в приеме, он заявил, что будет искать с лицея путевые издержки. Мне пришлось читать целый год слушателям курчавым, черноглазым и с кривыми носами. Тот год волей- неволею вызывал ветхозаветные воспоминания, так как он пестрел библейскими именами: Аарон, Самсон, Соломон, Самуил, Моисей и т. п.». Евреи составляли треть курса, остальные – православные – были сплошь шалопаи, желавшие как можно скорее получить дипломы86. К сожалению, Евгений Николаевич ничего не сообщает о качестве 'человеческого материала' – курчавость, черноглазость и кривизна носов (почему кривые?) ничего общего с успеваемостью не имеют…
* Напомню, что Трубецкие – потомки еврея П.П. Шафирова по линии его дочери, княгини Е.П. Хованской.
Шел 1908 год. Еврейская процентная квота неукоснительно соблюдалась тогдашним (1908-1910) министром народного просвещения А.Н. Шварцем. Что же касается огромного числа православных неофитов, а главное протестантов, то Синод бдел. Особенно усердствовал иеромонах Иллиодор (Сергей Труфанов). Восемнадцать евреев, поступавших в Новороссийский университет, оказались 'за бортом'. Способ, к которому они прибегли для исправления в паспорте графы 'вероисповедание', был неординарный. Никто еще в России до этого не додумался. 'Как еврей, привыкший в каждом явлении прежде всего ценить его остроумную сторону, не могу отказать коллективному уму этих восемнадцати в изобретательности. Они выдумали новое слово… за которое им можно выдать патент'. Что же это за способ? Оказывается, восемнадцать не принятых абитуриентов восприняли магометанскую веру!
Действительно – такого еще не было.
Фельетонист журнала 'Рассвет' Давид Иосифович Заславский (1880-1965), печатавшийся под псевдонимом Ибн-Дауд, не скупясь на иронию, продолжает: каждому 'мусульманину' обеспечен диплом, квартира, сытный кусок хлеба, невеста с приданым и даже, ведь они исламисты, не одна, а несколько жен, как 'подобает приличному эффенди'. А далее сетует по поводу равнодушия еврейской среды, спокойно относящейся к тому, что ее лагерь оптом и в розницу в поисках лучшего местечка покидают единоверцы. Ибн-Дауд мечет громы и молнии в адрес малодушных и безропотных евреев, в адрес русской либеральной прессы, имеющей привычку 'копаться своими грубыми холодными пальцами… в нашей душе… У нас есть и преимущества, и недостатки. Мы первыми не хвастаем, а последними не стесняемся и вообще не требуем ни от кого плохой или хорошей отметки'87. Эта, на мой взгляд, прекрасная статья достойна пера большого публициста. К сожалению, Д.И. Заславский, в свое время много писавший на еврейскую тему, скурвился, став преданным псом сталинского режима, в частности участвовал в травле О. Мандельштама и Б. Пастернака.
Обвинять правительство в антисемитизме правомерно, но не следует забывать, что и российское общество, даже передовое студенчество, не гнушалось юдофобства. Когда в 1909-1910 гг. в Петербургском технологическом институте студентов попросили ответить на несколько вопросов анкеты, в том числе на вопрос, как они относятся к еврейству, ответы были неутешительными. Антисемитами себя признали студенты-октябристы – 32,6%; беспартийные – 44%; кадеты – 31,4%; просто левые – 24,8%; эсеры – 11,3%; социал-демократы – 4%. Студенты-демократы высказались против равноправия евреев!88 А вот пример из недалекого советского прошлого. Я проходил педагогическую практику в школе № 229 города Ленинграда, в том самом знаменитом здании, где 'львы сторожевые', – на одном из них спасался от воды герой Пушкинского 'Медного всадника' Евгений. Каждое утро я подходил к окнам и с высоты нескольких школьных этажей любовался Исаакием Далматинским; точнее, иным, чем из окна моей квартиры, ракурсом собора. Школа была объявлена математической (первой математической школой в Ленинграде). Если я не ошибаюсь, принимали сразу в восьмой класс. Набор был конкурсный – по аттестатам и собеседованию, равному экзамену. Все еврейские родители бросились в школу: принимали со всего города, а не по району (Октябрьскому).
Не надо объяснять, что конкурс выиграли те ученики, которые имели репетиторов, среди них – почти 100% еврейских детей. Способные от природы да еще натасканные репетиторами, они доминировали. В какой-то момент директор школы спохватился и, почти как директор Демидовского лицея, полетел в Гороно. Ответ соответствовал духу времени: 'отдавать предпочтение детям рабочих и крестьян (?)' – правда, последних в Питере отыскать было сложно. Этот первый набор был черноглазым, курчавым, с нестандартными носами. Позднее приняли Соломоново решение: в каждом районе города открыли математическую школу, намного разбавив таким образом концентрацию черноглазых и курчавых, ибо они устремились в эти школы.
Дочь моего шефа Аркадия Борисовича П. (о, мои любимые и нелюбимые шефы – о них надо писать отдельно!) Марина была круглой отличницей, победительницей математических и физических олимпиад, но беспокойный родитель попросил меня 'подстраховать' дитя при приеме в ту самую школу 'со львами'. Мое вмешательство не потребовалось, Марину приняли одной из первых, школу она закончила блестяще, с золотой медалью, и была приглашена в Ленинградский университет как победительница городских и союзных олимпиад. Каково же было мое удивление, когда мой шеф попросил меня 'найти концы' в университете. 'Аркадий Борисович! – взмолился я, – Зачем? Она медалистка и прочее. '- Савва, запомни: никаких экспериментов со своими детьми не производить!
Нельзя полагаться на случай, тем паче, ты знаешь, кто они'. Проклиная все на свете, я нашел 'ход' и собственноручно вручил 500 рублей (год 1963-й – солидная сумма!), как я полагал, за воздух. Марину приняли на физико-математический факультет, а спустя короткое время Аркадий Борисович сказал мне: 'Марина – единственная еврейка на ядерном отделении! Уразумел?' Я уразумел… Где теперь мудрый Аркадий Борисович, где его милая дочь Марина? Ничего не знаю…
Через много лет в Израиле я познакомился и подружился с профессором Ленинградского университета Соломоном Борисовичем Могилевским. Как партийный работник среднего уровня, карьера которого началась в 30-е годы, он пользовался особым уважением. По долгу службы он присутствовал на приемных экзаменах. Когда входили еврей или еврейка, председатель комиссии (русский) обычно вежливо просил:
'Соломон Борисович! Отдохните, идите покурить', и тот покорно покидал аудиторию, оставляя соплеменника в руках душегубов… В Израиле же судьба меня свела с замечательным историком и теоретиком шахмат Яковом Исаевичем Нейштадтом. Он мне на многое открыл глаза, что касалось процентной нормы в советских учебных заведениях. Она существовала всегда и, вероятно, устно доводилась до сведения университетского или институтского начальства. Свидетельство хорошо информированного П.А. Судоплатова: 'Мне припоминается, что в 1939 г. мы получили устную директиву, обязывающую нас (внешнюю разведку. – С. Д.) – это происходило уже после массовых репрессий – следить за тем, какой процент лиц той или иной национальности находится в руководстве наиболее ответственных, с точки зрения безопасности, ведомств. Но директива эта оказалась куда более глубокой по своему замыслу, чем я предполагал. Впервые вступила в действие система квот'89. (Депутат израильского Кнессета мадам
