Говоря о движущей силы партии, Уэллс, подчеркивает то, что среди них много евреев, но очень малое число из них настроено националистически. Они борются за новый мир, а не за интересы еврейства. Большевики и не собираются продолжать традиции иудаизма. Арестовано большинство сионистских лидеров и запрещен древнееврейский язык, как «реакционный». «У Ленина, любимого вождя всего живого и сильного в сегодняшней России, татарский тип лица, и он, безусловно, не еврей»141.
Если бы писатель знал правду, что б он написал тогда? Среди большевиков вне сомнения есть люди с широким взглядом. Это люди большой творческой силы.
Он приводит, не задумываясь, несколько имен: во-первых – Ленин, неизмеримо выросший в эмиграции; во-вторых -Троцкий, который никогда не был экстремистом и обладает большими организационными способностями (оценка Уэллса); затем – Луначарский – нарком просвещения, ну, с этим все ясно; Рыков – руководитель Совета 11ародного хозяйства, Лилина – из Петроградского отдела народного образования, Красин – глава торговой делегации в Лондоне. Для нас в этом перечне интересна Лилина – вторая жена Зиновьева. Бог ее миловал – она умерла своей смертью.
Интересны мысли Уэллса о русском народе как таковом; анализ народного духа приводит писателя к пессимистическому выводу. Только на основе Советской власти Россия сможет вернуться к цивилизации, большевики – становой хребет возрождения.
– «Огромная масса населения России – крестьяне, неграмотные, жадные и политически пассивные. Они суеверны, постоянно крестятся и прикладываются к иконам – особенно в Москве – но они далеки от истинной религии… Православный священник совершенно не похож на католического священника Западной Европы; он сам – типичный мужик, грязный и неграмотный, не имеющий влияние на совесть и волю своей паствы. Ни у крестьян, ни у духовенства нет никакого творческого начала»142.
Здесь же уместно привести высказывание о Ленине прославленного военачальника, человека далекого от марксизма. Речь идет о генерале А. А. Брусилове. На смерть Ленина он отозвался следующим образом: «Я по своим убеждениям националист, но относился с уважением к широким идеям покойного. Я никогда его не видел, никогда с ним не говорил, имел дело во время службы только с Л. Д. Троцким, С. С.
Каменевым и П. П. Лебедевым. (Нелишне отметить, что Сергей Сергеевич Каменев – полковник царской армии, а Павел Павлович Лебедев – генерал.) Я ценил возможность работать на пользу русского народа, не взирая на то, что не принадлежал к политической партии Ленина, гак как во всю мою долгую жизнь я никогда политикой не занимался, это не моя сфера. Я признаю заслугой его и его партии то, что под каким бы то ни было названием, Россия не была расчленена, и осталось единой, за исключением нескольких западных губерний, которые рано или поздно должны будут с ней вновь воссоединиться. Совершенно очевидно, что при дряблом Временном правительстве этого никогда не могло быть!»143.
Великий Провокатор (Хулио Хуренито) попал сравнительно легко в Кремль. Это не то, что было с Уэллсом, который возмущается тем, что при организации встречи с Лениным и Чичериным ему пришлось потратить восемьдесят часов(!?) на разъезды, телефонные разговоры и ожидание. Формальности страшно раздражали писателя.
Наконец, произошла встреча. Ожидаемое свидание началось с разочарования: Уэллс думал, что он встретит нудного марксистского начетчика, с которым нужно вступать в утомительную схватку. Ленин сидел за огромным столом, заваленными книгами и бумагами. «Я сел справа от стола, и невысокий человек, сидевший в кресле так, что ноги его едва касались пола, повернулся ко мне, облокотившись на кипу бумаг».
Говорили они по-английски. Изредка Ф. А. Ротштейн, «бывший американец» и дипломат, уточнял детали, следя за беседой. (Ротштейн, Федор Аронович (1871-1953) – историк, дипломат, академик, эмигрант с 1890 года, участвовал в создании Коммунистической партии Англии в 1920 году) Уэллс приглядывался к собеседнику.
Он кого-то напоминал. Уже в Лондоне Уэллс разговаривал с Артуром Бальфуром (автором «декларации Бальфура», давшей евреям возможность создать свое государство в Палестине), обратил внимание на внешнюю схожесть. У обоих высокий, покатый, слегка асимметричный лоб… – «У Ленина приятное смугловатое лицо с быстро меняющимся выражением, живая улыбка; он щурит один глаз (возможно, это привычка вызвана каким-то дефектом зрения)144.
Он не очень похож на свои фотографии, потому что он один из тех людей, у которых смена выражения гораздо существеннее, чем самые черты лица; во время разговора он слегка жестикулировал, протягивая руки над лежащими на его столе бумагами; говорил быстро, с увлечением, совершенно откровенно и прямо, без всякой позы, как разговаривает настоящий ученый».
Через весь разговор проходили две темы: как Ленин представляет будущее России, и почему в Англии не происходит социальной революции. Эти темы сталкивались и переплетались. Уэллс неплохо знал марксизм и почти ненавидел самого Маркса («Лучше будет, если я стану писать о Марксе безо всякого лицемерного почтения. Я всегда считал его скучным до последней степени»), посему выяснилось, что революция произошла не на промышленном Западе, а в отсталой России. Ибо до 1918 года марксисты рассматривали социальную революцию как конечную цель.
Уэллс иронизирует по поводу того, что «пролетарии всех стран соединятся» и обретут вечное блаженство. Увы, к своему удивлению, захватив власть, им пришлось доказывать, что они могут осуществить золотой век. С высоты времени мы можем судить о построенной утопии.
Многое Уэллс почерпнул из разговоров с Горьким. Особенно переплетается рассказ о косности русского мужика. В воспоминаниях о Ленине Горький вводит совершенно омерзительный рассказ о съезде бедноты: «Мне отвратительно памятен такой факт: в 19 году, в Петербурге, был съезд «деревенской бедноты». Из северных губерний России явилось несколько тысяч крестьян, и сотни их были помещены в Зимнем дворце Романовых. Когда съезд окончился, и эти люди уехали, то оказалось, что не только ванные дворца, но и огромное количество ценнейших севрских, саксонских и восточных ваз загадили, употребляя их в качестве ночных горшков. Это было сделано не по силе нужды, – уборные дворца оказались в порядке, водопровод действовал. Нет, это хулиганство было выражением желания испортить, опорочить красивые вещи. За время двух революций и войны я сотни раз наблюдал это темное, мстительное стремление людей ломать, искажать, осмеивать, порочить прекрасное».
Думаю, Горький рассказал об этом и Уэллсу и Ленину. Вместе с тем Горький хочет подчеркнуть, с каким человеческим материалом должен был работать вождь. Он также делает и другой вывод, что пакостить свойственно и интеллигенции: «Злостное стремление портить вещи исключительной красоты имеет один и тот же источник с гнусным стремлением опорочить во что бы то ни стало человека необыкновенного.
Все необыкновенное мешает людям жить так, как им хочется. Люди жаждут – если они жаждут – вовсе не коренного изменения своих социальных навыков, а только расширения их. Основной стон и вопль большинства: «Не мешайте нам жить, как мы привыкли!» (Герой романа «Мелкий бес» Федора Сологуба – учитель Лередонов – омерзительный пакостник из среды предполагаемой интеллигенции.) Владимир Ильич был человеком, который так помешал людям жить привычной для них жизнью, как никто до него не умел сделать это»146. Двусмысленный вывод. А отсюда – такая страшная, обнаженная, чумная ненависть к Ленину…
Иллюстрация к последнему. Впервые очерк М. Горького «Владимир Ленин» был опубликован в Берлине в журнале «Русский современник» №1 в 1924 году. (В рукописи очерк носил название «Человек»). Эмиграция обрушилась на Горького. Из письма М. Ф. Андреевой от 23 января 1924 года: «…Только эта гнилая эмиграция изливает на Человека трупный свой яд, впрочем – яд, не способный заразить здоровую кровь. Не люблю я, презираю этих политиканствующих эмигрантов, но – все же жутко становится, когда видишь, как русские люди одичали, озверели, поглупели, будучи оторваны от своей земли. Особенно противны дегенераты Алданов и Айхенвальд. Жалко, что оба – евреи»147.
Пришло время и Алексей Максимович пересмотрел свой взгляд на эмиграцию, но было уже поздно… К этим воспоминаниям Уэллса и Брусилова я хочу присовокупить мемуары великого русского ученого-химика Владимира Николаевича Ипатьева (1867-1952)148.
Говоря о Ленине, я указал на различные совпадения в его биографии. Жизнь полна удивительных совпадений. Так вот известно, что семья последнего самодержца нашла свой конец в доме Ипатьева в Екатеринбурге. (Не будем говорить, что Романовы начинались в Ипатьевском монастыре – общее место. Менее известно, что начало царствования знаменовалось казнью четырехлетнего ребенка: «Ворёнка» – сына Марины Мнишек и Лжедмитрия II. Романовы кончились также гибелью ребенка. Для одних пути
