не то ляпнул? Давай, Мораннонед, пригласи подругу! Уже два бурдюка в неделю! Детишки пойдут – чем не жизнь? Сами спирт начнут давать. А?
Не меняя позы дракон деревянным голосом изрек:
– Ну действительно? Откуда ему знать?
Периодически дракон начинал обращаться к Панасу так, будто тот отсутствовал – называлось это «говорить в третьем лице». Сначала Панас дивился, потом привык и перестал обращать внимание.
– Видишь ли, Панас, – проговорил Мораннонед, как показалось козаку, с болью в голосе. – Во-первых, драконы все одинаковы – у нас нет мужчин и женщин, как у вас, людей, хотя мы и называем детей сыновьями, а родителя – отцом. Любой дракон способен отложить яйцо. Но проблема в том, что мы не можем сделать это когда захотим. Нужные изменения в организме происходят только если рождение новых драконов кому-нибудь необходимо. Кому-нибудь, кто зависит от нас – по-настоящему, жизненно. Я не откладывал яиц уже восемьсот лет, Панас. Окружающие последнее время желают драконам только смерти. Ты первый, кто моей смерти не желает – иначе я уже расхворался бы и покинул эти места. Конечно, одной твоей воли было бы недостаточно, но едва я перестал досаждать окрестным пастухам – мало-помалу проклятия в мой адрес утихли. Вот видишь – я здоров. И, небом клянусь, мне не хочется отсюда уходить и начинать все сначала.
Панас неожиданно ощутил, как к горлу подкатывает ком. Ему стало нестерпимо жалко дракона – по многим причинам. В конце концов, более одинокое существо трудно было даже представить.
Галушка подошел к неподвижному Мораннонеду и дружески двинул кулаком в чешуйчатый бок:
– Ну, компаньон! Крепись. Всем сейчас тяжко. Я правда не хочу чтобы ты улетел куда-нибудь – живи тут хоть тысячу лет, хоть больше. Холера! Хватит нашим пьянчугам и одного меха в неделю.
В этот день Панас впервые за довольно длительный срок напился, и Мораннонед долго слушал, как его двуногий компаньон оглушительно храпит в пещере.
– Нет, – тихо сказал дракон, любуясь звездами и думая о своем, драконьем. – Все-таки даже среди людей встречаются достойные личности. А я уж было поставил крест на этой суматошной расе.
Недельки через три Панас вернулся из очередной поездки к шынкарям и не застал Мораннонеда на обычном месте – у ручья, размышляющим или спящим. Разговор с шынкарями выдался странный: Панас заявил, что более одного меха в неделю возить не может, поскольку не больно-то это шынкарям и нужно. Как на грех, последнюю фразу услышали лесорубы за соседним столом и принялись громко доказывать Панасу, что он, мягко говоря, ошибается. Уже чувствуя нарождающиеся подозрения, Панас попытался спорить, был обозван жадюгой и едва не был бит – спасибо вмешался Сава, пригрозив, что перестанет отпускать лесорубам драконью горилку.
На выходе Панаса перехватил Грицай и долго рассказывал, как сильно ему и завсегдатаями его шынка необходим хотя бы один полный мех в неделю. Подозрения Панаса укрепились.
Мораннонеда Панас нашел в пещере, в гнезде, сложенном из цельных елок. Дракон спал и разбудить его не удалось. Спал он неделю, прежде чем пробудился. После чего снес первое яйцо, а через полчаса второе.
Панаса в это время не было – он повез в Шмянское остатки спирта из особых запасов, дабы не нарушать уговоры и не сорвать поставки окончательно. Когда Панас подъехал к лощине настолько, что разглядел Мораннонеда на привычном месте, он пустил кобылу вскачь, а приблизившись, кинулся обниматься:
– Ну, напугал ты меня, чертяка! – сообщил Панас. – Уснул, понимаешь… Я уж невесть что думать начал!
Дракон загадочно улыбался, вертя в лапах небольшую плоскую деревяшку.
– Пойдем-ка, – сказал он тише чем обычно, – я тебе кое-что покажу.
При виде яиц в гнезде у Панаса натурально отвисла челюсть:
– Вот те на! Целых два!
– И еще два на подходе, – сообщил дракон очаровательно смущаясь.
Сорвав с головы шапку, Панас на радостях швырнул ее оземь:
– Позовешь в кумовья кого-нибудь другого – обижусь! – заявил он. – Я перекушу – и назад в Шмянское за покупками! А ты тем временем расскажешь, чего твоим драконятам понадобится и что они едят!
– Первое время ничего, – Мораннонед покосился на округлые, будто гарбузы на грядке, яйца. – А после – то же, что и я. Так что стадо пополнить не помешает!
– А… – Панас запнулся в нерешительности. – Извини, что я так сразу – а спирт они когда давать начнут?
– Да как впервые оголодают, месяца через три. Я уже задумался на эту тему. На, вот, полюбопытствуй, – он протянул Панасу ту самую дощечку, что все еще держал в лапах. – Это эскиз, зеркальное клише я потом отолью в металле.
Панас взял и взглянул: на дощечке виднелся гербообразный рисунок, то ли ножом вырезанный, то ли когтем выцарапанный. Немного грубовато, но, как выразился бы Мораннонед, очень «стильно» : на прямоугольном поле сидел дракон, выпускающий узкий язык пламени; рядом гарцевал человек на коне, судя по оружию – козак, но оружие и одежда показались Панасу странноватыми. А ниже змеились затейливо переплетенные буквы: «Горилка драконья, особая». Еще ниже, литерами помельче – «Галушка, Моран и сыновья».
– Свое имя я сократил для благозвучности, – сказал дракон. – Надо чтобы ты заказал стеклодувам специальные бутылки и этикетки с этим рисунком. И еще дубовые бочки понадобятся. Такой напиток создадим, уххх! Настаивать на травах станем, выцеживать, оттенять водой из ручья, выдерживать в бочках… Я тут отработал рецептик пока ты катался. Продавать будем прямо в бутылках и цену назначим: за бутылку – монета; за бутылку дополнительно выдержанную – три!
Панас быстро подсчитал прибыль – получалось, что мех будет уходить монет за сто, а то и поболе.
– Голова ты, Моран! – одобрительно покрутил свой чуб козак Панас Галушка. – С тобою приятно работать! По рукам!
Человеческая ладонь и когтистая драконья лапа встретились.
– Я тебе книгу потом дам, по экономике. Почитаешь. Все равно нам придется тут поблизости и таверну открыть, и дорогу до Шмянского строить… работы невпроворот. А мне нужен образованный компаньон. Не так ли?
– Чтоб я лопнул! – подтвердил Панас и крепко дернул себя за чуб. – Ладно! Делись рецептом – интересно же!
Мораннонед немедленно оживился – чувствовалось, что в изготовление прототипа «Драконьей особой» он вложил немалую часть собственной души и смекалки:
– Берешь родниковой воды и той замечательной травы, что растет у…
