колеблется и колеблется, и не выходит из состояния паралича: быть или не быть, делать или не делать? И беспрестанно взвешивает все «за» и «против», и нет этому конца. В этом его проблема. Но если он совершает прыжок, то прыжок его несказанно прекрасен. Он познает, а также сможет это выразить. Он также сможет это передать. А когда вы передаете, когда вы делитесь, когда вы начинаете переливаться через край, в этом есть свое особое блаженство.
Ты спрашиваешь, Ятри:
Дорогой Мастер, уверены ли вы в своем выборе меня?
Я уже тебя выбрал, иначе тебя бы здесь не было. Но даже несмотря на то, что я тебя выбрал, ты здесь лишь наполовину. А если бы ты был предоставлен самому себе, тебя бы здесь вообще не было. Ты здесь не из-за себя — это вне всякого сомнения. Ты здесь из-за меня. И ты здесь находишься невольно, как будто в любую секунду готовый сбежать, как будто в любую секунду готовый найти предлог для побега.
А это растрата благоприятной возможности. Это растрата чего-то чрезвычайно ценного. Потраченное впустую время больше к тебе не вернется. Наберись смелости! И я говорю тебе: тебе нечего терять. Наберись смелости — ты можешь все обрести, а терять тебе нечего.
Но даже тогда люди так сильно боятся. Даже тогда они продолжают думать, стоит ли им идти на риск. И при этом они никогда не думают, что им нечего терять — так что к чему столько страха? Какой еще риск? Риск есть тогда, когда вам есть что терять. Риск есть в нерешительности, который все еще остается, ибо сегодня я здесь... а завтра меня здесь может не быть. Кто знает насчет завтра? А ведь, когда я уйду, вы будете жалеть Но тогда это уже будет ни к чему, тогда будет слишком поздно.
Я тебя выбрал. И я тебя выбрал, потому что знаю твой потенциал.
Недавно вечером я давал саньясу одной красивой женщине, Аводхе. Она говорила, что пришла сюда не затем, чтобы принять саньясу, она о ней даже не думала. Это как гром средь ясного неба. Я сказал ей, что выбрал ее. Это был не ее выбор. Ее словно течением сюда занесло. Приход ее был случаен. Она пришла, не ведая, что произойдет — из любопытства, интеллектуального интереса. Она врач, и, должно быть, ей было любопытно, что же здесь происходит. И она пришла посмотреть. Она пришла, чтобы быть зрителем, наблюдателем. Она пришла не затем, чтобы ввергаться, вовлечься. И тем не менее, это случилось.
Я ее выбрал, у нее есть большой потенциал. У нее есть большая возможность открыться и расцвести. Я ее выбрал; я сделал свое дело. И теперь она может стать Ятри — она ведь тоже очень интеллигентна. Она может начать колебаться. И это будет напрасной тратой времени. Но она может совершить прыжок, и я надеюсь, что она его совершит. Я на собственном опыте убедился, что женщины смелее мужчин, ибо они знают, как любить. Они знают, как жертвовать всем ради любви. Их любви присуща особая цельность. Любовь мужчины остается частью его жизни. Да, важной частью, но только частью, одной из многих. Но что касается женщины, то в этом вся ее жизнь, все ее сердце, все ее существо.
И это не случайно, что женщин, ставших просветленными благодаря Будде, было намного больше, чем мужчин. Женщин, ставших просветленными благодаря Махавире, было намного больше, чем мужчин. На протяжении веков женщин, становившихся просветленными, было намного больше, чем мужчин. Но вы будете удивлены: их имена неизвестны. Кажется, что все великие Мастера — мужчины. Очень редко, в единичных случаях, изредка вы найдете одну Рабию, одну Миру одну Лаллу — но очень редко. Почему так произошло?
Способность женщины состоит в восприимчивости. Из всех когда-либо существовавших учеников высочайшими были женщины. Это для них естественно — воспринимать. Они — чрева, восприимчивые чрева. Они могут впитывать. Они могут испить Мастера настолько полно, насколько это только возможно. Женщины — это каннибалы! Они могут есть Мастера, они могут его усваивать. Они становятся великими учениками. Однако им трудно быть Мастерами, ведь для того, чтобы быть Мастером, вы должны делать прямо противоположное: вы должны начать давать. А это легче для мужчины. Мужчине очень трудно дается восприятие. Отдавать не трудно — это происходит легче. Такова его биологическая психологическая конституция.
А потому позвольте мне сказать вам вот что: на протяжении веков намного больше становилось просветленных женщин, чем мужчин, и, несмотря на это, Мастерами становилось больше мужчин, чем женщин. Это природная способность.
Поэтому у меня нет такого чувства, что Аводха будет упускать, как Ятри. Ятри тоже нельзя больше упускать — достаточно! Соверши прыжок. Ты можешь совершить прыжок! Его может совершить каждый. Бог — это право, данное от рождения каждому
Третий вопрос:
Потому что это не религия и не может ею быть. Я против ритуалов, но это не значит, что религиозный человек не может входить в ритуал. Однако когда религиозный человек входит в ритуал, то это вообще не ритуал. Ведь в нем его сердце, и слова его тогда имеют крылья.
Поэтому помните: я против ритуала, когда в нем нет сердца. Тогда это ритуал! А вот когда есть сердце... вы только вспомните тех трех мистиков, тех трех русских мистиков, молящихся Богу: «Трое нас, трое вас — помилуй нас!» Ведь это тоже ритуал, простой ритуал, который они сами придумали; ведь это тоже молитва — но в ней было их сердце.
А вот знаменитая история о Моисее.
Он шел через лес. И увидел молящегося человека. Но тот молящийся человек говорил такую несуразицу, что он не мог дальше идти. Он должен был остановить того человека, объяснить ему что тот говорит что-то нечестивое, святотатственное. Он говорил Богу «Бог, ты должен иногда чувствовать себя очень одиноким — а я могу прийти и быть всегда с тобой, как тень. Ты можешь на меня положиться! Тебе не надо быть одному. Зачем же страдать от одиночества, когда я здесь? От меня ведь тоже есть какой-то толк — я могу принести большую пользу я могу быть в своем распоряжении. Я могу тебя искупать. Могу и массаж сделать. Я ведь пастух! И я вытащу всех вшей из твоих волос и твоего тела...»
Вшей? Моисей не может поверить своим ушам: «О чем это он говорит?»
«И я приготовлю для тебя еду. И знаешь, что это будет? — все любят, что я готовлю. Это очень вкусно. И я приготовлю тебе постель и выстираю твою одежду. Я ведь могу делать тысячу и одну вещь. А когда ты заболеешь, я буду о тебе заботиться. Буду тебе матерью, женой, слугой, рабом — я могу быть кем угодно. Ты только дай мне намек — и я приду».
Моисей остановил его и сказал: «Слушай! Что это за молитва? Чем ты занимаешься? С кем ты разговариваешь? Вши в волосах Бога? Ему нужно искупаться? И ты говоришь: «Я потру мочалкой твое тело и сделаю его абсолютно чистым»? Прекрати нести эту чушь. Это не молитва: ты же оскорбишь Бога!»
Взглянув на Моисея, человек тот упал к его ногам. «Прости, — сказал он. — Я неуч, невежа. Я не знаю, как молиться. Пожалуйста, научи меня ты!»
И Моисей научил его, как правильно молиться, и был вполне счастлив, ибо наставил человека на путь истинный. И счастливый, удовлетворенный в своем эго, Моисей ушел.
Но когда он остался в лесу один, с небес раздался громоподобный глас: «Моисей, я послал тебя в мир затем, чтобы ты привел ко мне людей, чтобы люди были со мной, а не затем, чтобы ты отбирал от меня любящих меня. Но ты делал именно это. Тот человек — один из самых близких мне. Вернись! Попроси прощения. Возьми обратно свою молитву. Ты уничтожил всю красоту его диалога, а он искренний. Он любящий. Его любовь истинна. Что бы он ни говорил, он говорил из своего сердца. Это был не ритуал. То же, что ты ему сейчас дал — это лишь ритуал. Он станет это повторять, но это будет только на губах; это не будет исходить из его существа».
Я не против молитвы, я против ритуальной молитвы — потому что это не молитва — вот почему я против нее. Не заучивайте пустых жестов. Пусть ваши жесты будут живыми, спонтанными. Иначе в глубине души вы будете знать, что это ритуал, в глубине души вы будете знать, что это всего-навсего исполняемая вами формальность. И если у вас такое внутреннее чувство, то как сможете вы во все это входить?
Во время расового мятежа в Детройте полиция остановила черного человека, ведущего автомобиль, с радиоантенны которого свисала белая наволочка.
«Это еще для чего?» — спросил полицейский.
