Этого Роланд уже не понял, но на всякий случай кивнул.
— И он бросился на своего друга с топором. Он говорит, что тогда был пьян, а то бы такого не сделал, и сейчас он очень об этом жалеет. Друг вбежал в комнату, а топор врезался в дверь, — я тебе могу ее показать, — и они гонялись друг за другом по крыше башни, и Иван был заколот и сброшен с лестницы, и он умер. И теперь он призрак.
— А что стало с его бывшим другом? — спросил Роланд, невольно увлеченный услышанной историей.
— Ничего. Понимаешь, тела не находили много-много лет, пока не случился большой пожар. Башня была недостроена, и друг Ивана. — она нахмурилась, — …я хотела бы вспомнить, как его звали, потому что он не был ему больше другом. Ну, в общем, этот человек бросил тело глубоко в недостроенной части, и никто его не нашел, а потом был большой пожар, и его нашли. Может быть, этот человек и Сьюзи поженились и жили долго и счастливо. — Она провела рукой по траве и добавила: — Я думаю, что Ивану этого говорить не надо.
— Да, верно. Не стоит оскорблять его чувства, — согласился Роланд. Оставив в стороне вопрос «Есть ли у призраков чувства, и если да, можно ли их оскорбить?», он уставился на Ребекку. На минуту ему показалось, что вместо Ребекки, которую он знает, появилась новая. Она выглядит, подумал Роланд, и больше, и меньше Ребеккой, чем та, которая известна ему. Выглядит, как та Ребекка, которая должна быть…
— На что ты смотришь, Роланд?
Он вздрогнул и выдавил нервный смешок.
— Ни на что.
Потому что ничего и не осталось, кроме воспоминания. «Игра света, — решил он, хотя этой ночью его ничто уже не могло удивить. Он видел такое, во что никак не мог поверить, хотя и ВИДЕЛ. — Вчера жизнь была куда как проще».
— Можно мне рассказывать дальше, Роланд?
— Да, пожалуйста. Рассказывай.
— Ладно. Как бы там ни было, когда Ивана нашли, его похоронили на площади, которая тогда еще не была площадью, а потом стала, когда все построили. И теперь мы его там найдем.
— На его могиле?
— Ага.
— В университетском городке?
— Ага.
— Ребекка, я боюсь, что это против закона.
До сих пор рассказ был более-менее правдоподобен, но эти похороны… Роланд начинал подозревать, что вся эта история живет лишь в голове у Ребекки.
— Нельзя хоронить людей в ближайшем клочке свободной земли!
— А он тогда уже не был «люди». Только кости.
— И все-таки… кто тебе это все рассказал?
— Иван.
Роланд вздохнул. С авторитетом Ивана спорить было трудно.
Он поднялся на ноги и протянул Ребекке руку.
— Ладно, пойдем.
У него на часах было без двадцати одиннадцать, и прочитанные за всю жизнь книги и увиденные фильмы ужасов говорили, что ему не хочется встречаться с этим парнем — верь там или сомневайся — в полночь.
Ребекка закинула сумку на плечо и встала. Там, где стояла сумка, трава оказалась выжженной. Ребекка глянула вниз и грустно покачала головой.
— У травы такая слабая защита!
— Да, верно. Слушай, ты уверена, что должна нести эту штуку? — Он чуть подвинулся, увеличивая просвет между собой и сумкой.
— Ты про нож? — Она успокаивающе потрепала его по руке. — Это ничего. Я сильнее травы.
Роланд позволил увести себя дальше и оглянулся, лишь когда они подошли к перекрестку и должны были подождать сигнала светофора. Подпалина выделялась на пожухлой траве заметным коричневым пятном. Роланд моргнул и снова вгляделся. Рядом с подпалиной полосой четыре фута в длину и шесть дюймов в ширину росла молодая зеленая травка. В памяти Роланда возникла рука Ребекки, рассеянно поглаживающая траву.
«Я сильнее травы».
Знает ли она сама, что делает, подумал Роланд, глядя сверху на ее волосы и вспоминая то, другое лицо, спрятанное за этим.
Светофор мигнул, и они сошли на мостовую. Роланд, заглядевшись на Ребекку, споткнулся о футляр собственной гитары.
Ребекка схватила его за руку, поддержала, пока он обрел равновесие и перетащила через улицу.
— Улицу переходить надо внимательнее! — отчитала она его.
Роланд обернулся и последний раз глянул на два пятна на газоне.
— Это правильно, — только и смог он сказать.
Они повернули на юг, прошли жилой квартал и вышли на одну из многих дорожек кампуса. Через каждые шесть футов в кругах света стояли старомодного вида уличные фонари, и Роланду казалось, что они идут от одного островка безопасности к другому, а в промежутках окутывающая их темнота старается добраться до ножа. Он посмотрел на Ребекку, но ей, видимо, это было безразлично, и Роланд попытался набраться от нее бодрости. Это не очень получалось.
— Так этот Иван шатается по университету?
— Ага. Когда его видят люди, которые не умеют ВИДЕТЬ, это предвещает университету опасность.
— А он никогда не является там, где умер?
— Нет. Он не умер, пока не упал до самого низа лестницы, а там теперь шкаф в ванной комнате ректора. Если он будет там являться, никто его не увидит.
— Откуда ты все это знаешь?
— Мне Иван рассказал. Он смотрит, как чинят стены, как ревста… рества…
— Реставрируют?
— Вот именно. — Она просияла, став на мгновение еще одним кругом света. — Он любит присматривать за работой.
Они дошли до открытого места, и Ребекка показала на пожарный лаз через решетчатые сварные ворота, поставленные между двумя домами, — один из нового желтого кирпича, другой серый и старый.
— Мы пройдем тут.
— А это не частное владение?
Опыт подсказывал ему, что от решеток надо держаться подальше.
— Нет, это зеленая зона, — объяснила Ребекка, — а зеленые зоны принадлежат всем.
Роланду оставалось только надеяться, что эту точку зрения разделяет и охрана кампуса. Очень уж ему не хотелось объясняться с кем бы то ни было, особенно с человеком в форме, по поводу нарушения границ.
Более пристальный осмотр показал, что одна створка чуть отошла в сторону, и они проскользнули в щель.
«Привидение там или еще что, — решил Роланд, пока они шли через двор, — но место жутковатое». Он покрепче вцепился в футляр гитары и постарался обрести уверенность, сжимая потный пластик.
Двор был невелик, но деревья разбивали свет из окон на скользящие тени, наползающие и исчезающие в порывах ветра. Со своим новым опытом Роланду ничего не стоило поверить, что он в аркадах средневекового монастыря. Посреди самой большой лужайки (на которую он не вышел бы ни за какие блага, ибо здесь трудно было бы вообразить себя менее защищенным) просматривался тыл какого-то здания, которое можно было принять за часовню, и цветные стекла окон причудливо перерезались контурами
