Медвежонок застучал ложкой па деревянной миске и чуть не разлил молоко.
Роланд схватил кружку, переставил ее от греха подальше и был вознагражден благодарной улыбкой мамы-медведицы, которую постарался принять именно в таком качестве, не обращая внимания на открывшуюся пасть, полную острых зубов. Не похоже было, чтобы ему тут что-то угрожало: с того самого момента, как папа-медведь его принес в дом, он видел только доброту.
— Ох нет, спасибо, — отказался Роланд от второй порции каши. Миски, даже у маленького медвежонка, вмещали умопомрачительные порции, а Роланд, не желая обидеть хозяйку, съел все, что ему дали.
Мама-медведица покачала головой:
— Так этим же воробушка не накормить, что ты скушал, — сокрушалась она, щелкая когтями по исцарапанной столешнице. — Ты же упадешь с голоду через десять минут пути.
— Ладно, мать, оставь Барда в покое, — беззлобно проворчал папа-медведь, поднимая со стола миску и начисто вылизывая ее. — Он уже взрослый и сам знает, когда ему хватит. И если ты эти соты доедать не будешь…
— Бери ради Бога. — Роланд подтолкнул соты по столу и смотрел до тех пор, пока папа-медведь не съел примерно фунт меда. Впрочем, он это сделал за два глотка.
«Удивительно, как быстро ко всему привыкаешь», — заметил про себя Роланд. Когда он, засунутый в кровать медвежонка, очнулся, мама-медведица вытирала ему бровь мокрым полотенцем; он завопил и съежился от ужаса, который казался ему продолжением дневного кошмара. А матушка-медведица просто продолжала обтирать ему лицо и низким голосом бормотать что-то утешительное. Поняв, что опасность ему не грозит, Роланд расплакался, а она его обняла и погладила по спине, соразмеряя свою силу с его относительной хрупкостью. И наконец Роланд, уставший от ужасов, провалился в сон.
Разбудил его любопытный мокрый нос медвежонка. От неожиданности Роланд завопил, медвежонок заголосил с испугу, прибежала мама-медведица, и произошла такая обыденная семейная сцена, что страх был просто неуместен.
— Ничего нет лучше легкой закуски между первым и вторым завтраком. — Папа-медведь отвалился от стола, удовлетворенно рыгнув. — Путь тебе лежит далекий, Мастер-Бард, дак уже и пойти бы нам не грех.
— Не знаю, как вас и благодарить, — начал Роланд, когда все семейство провожало его к дверям. Он закинул на плечо ленту от арфы и подобрал футляр с гитарой. — Вы мне жизнь спасли. — У него перехватило дыхание, к горлу подступили слезы. — Я у вас в вечном долгу.
— Ерунда. — Мама-медведица потрепала его по спине, и он чуть не рухнул на колени. — Барды — народ особый, и мы бы для каждого из них сделали то же самое.
Добродушно улыбаясь, она подала шляпу папе-медведю.
— Тебе повезло, что отец услыхал зов твоих инструментов, а то решил бы, что это какая-нибудь бедная зверушка заблудилась, и ты тогда вряд ли до полудня дожил.
— Да, — Роланд опустил свободную руку и погладил полированное дерево арфы, — знаю.
Он не вспоминал ничего, кроме ужаса, гнавшего его через кусты — арфа на пару с Терпеливой могли бы играть даже «Боевой Гимн Республики», — но то, что обратило его в это паническое бегство, он помнил яснее ясного и знал, что эта память будет с ним до смертного часа.
Папа-медведь отцепил медвежонка от своей ноги, поднял его на руки и отдал, ревущего, матери. Потом подтолкнул Роланда к двери.
— Сердце кровью обливается, когда этот парнишка плачет, — сознался он по дороге через приусадебную полянку. — Только для него в лесу слишком опасно. Тебе повезло, — он выпрямился во весь рост и поглядел на Роланда сверху, — что я с тобой. Ага.
Он снова привычно сгорбился и нырнул в лес, приминая молодую поросль.
— Тут в лесу есть такие твари — зубастые и когтистые.
— Верлиоки, — пробормотал Роланд.
— Ага, точно. Тебе мать про них сказала?
— Да нет. — Роланд крепче сжал ручку футляра и заставил себя отвести глаза от глубоких теней под одинокими деревьями. — Просто я начинаю разбираться в здешних местах.
Миссис Рут постучала газетой по краю мусорного ящика, стряхнув полусъеденный пирожок с вишней и огрызок яблока.
— Людям, — проворчала она, разглядывая жирные пятна, — следует быть повнимательнее. — Обычно она вынимала газету рано утром, пока ее не заваливали мусором, но это была вечерняя газета, и, судя по заголовкам, ее надо было просмотреть. — Вот еще! Выбрасывать остатки на мою газету! — Она перевела взгляд на проходившую мимо девушку. — Вот я вас спрашиваю: почему они не могут есть вовремя, по-человечески? А потом пожалуйста — у них язва желудка. Попомните мои слова, у всех у них будет язва желудка!
Девушка отвернулась и ускорила шаг. Еще не хватало тратить время на разговоры с сумасшедшими тряпичницами!
Миссис Рут расстелила газету поверх переполненной тележки и пробежала заголовки. «Чудеса сегодняшнего дня: Ангел на углу Йонг-стрит и Карлтон». В заметке приводились показания независимых свидетелей, видевших сверкающего человека с крыльями на углу в утренний час пик, и сообщение, что различные Церкви пока никак не комментируют это событие.
— Я сама прокомментирую, — фыркнула миссис Рут. — Кому-то надо штаны спустить.
Засунув газету под вполне еще хорошую хоккейную клюшку, вытащенную из груды ни на что больше не пригодного мусора, старуха потащила визжащую и протестующую тележку дальше по улице.
— Хочешь, чтобы работа была сделана как следует, — проинформировала она двух встречных бизнесменов, налегая на тележку, — так сделай ее сам.
— Пошел вон! Брысь! — Папа-медведь нагнулся, схватил камень и запустил его в пару красных туфель. Они отпрыгнули с дороги и заплясали в отдалении под кустами.
Роланд тяжело сглотнул и сумел сдержать рвотный рефлекс. В туфлях были ноги. Сморщенные, мумифицированные, но определенно ноги. Там, где высушенная плоть стерлась, просвечивали кости лодыжек.
— Надоедливые до чертиков эти штуки, — буркнул папа-медведь, топая дальше. — Хотя и не опасные.
— Отлично. — Роланд постарался скрыть сарказм.
«Для разнообразия неплохо было бы встретить еще львов, тигров и медведей, — подумал он. Посмотрел на папу-медведя и добавил: — Ладно, медведей вычеркнем».
— Мисс Састри?
Дару, не глядя, утвердительно хмыкнула. Эти бюрократы родили еще штабель анкет, требующих немедленного внимания, а она и так уже на три дня отставала от графика повседневной работы. И времени на болтовню у нее не было.
— Мисс Састри, я прошу уделить мне несколько секунд вашего времени.
Голос звучал мягко, но настойчиво — как будто говоривший имел право на эту просьбу. У Дару вдруг зашевелились волосы на затылке — голос звучал как-то смутно знакомо, хотя она знала наверняка, что этот человек не из ее офиса.
«Чем быстрее я с ним разберусь, тем быстрее от него избавлюсь».
Дару вздохнула, положила перед собой два верхних документа из стопки, отодвинула остальное на край стола и развернулась на стуле.
— Даю вам одну се… — начала она и запнулась, поняв, кто стоит в ее загородке.
Темные волосы были по-модному подстрижены, на бровь спадал массивный локон. Глаза синие-синие, окружены неприлично длинными ресницами. Ослепительно белые зубы сияли на загорелом лице. Одет он был в светло-серый костюм из шелка-сырца, а не в оксфордскую рубашку, но Дару немедленно его узнала. Она подумала, знает ли Эван, насколько точен его рисунок. Он уловил даже презрение, спрятанное под
