А почему бы нет? Она хороша, длиннонога, голубоглаза и, наконец, натуральная блондинка. К молодым людям, беспардонно пялящимся на нее, она привыкла, но далеко не всех фиксировала в сознании. Откуда-то пришла привычка подмечать холеных мужчин в дорогих костюмах, разъезжающих на «Фордах» и джипах. Замечала она и мужиков на «Волгах», но уж никак не меньше, ибо со своими данными она тянет только на иномарку. Разумеется, Воронович со своим «Москвичом» был исключением.
Итак, попавшийся навстречу молодой человек не вызвал у нее тошноты, однако он относился к тому типу парней, которые ее не интересовали, и через пару минут он вылетел из ее головы.
Пруды были не первой свежести, с густой зеленой водой, в которой плавали доски, ящики и бумажные коробки. Ресторан над прудами тоже был запущен, нижние стекла выбиты. Грязными были и скверик, и сидевшие на лавочке кавказцы, кричавшие ей что-то. Подобная картина не способствовала безоблачному настроению, а туфелька, натиравшая пятку, вызывала лавину первобытной ярости. Было уже восемь минут первого, когда она подлетела к памятнику Грибоедову и остановилась на небольшой площади, превращенной в рынок. Слева обычно стояли машины, но колымаги Вороновича не было.
Это в его стиле! И чего было рваться? Когда-нибудь она соберется с духом и выскажет в его потную физиономию все. И тогда уйдет навсегда. Навсегда-навсегда! Ведь должно же это когда-нибудь кончиться?
Девушка повертела головой и с удивлением заметила, что симпатичный молодой человек все это время неотступно следовал за ней. Неужели начнет клеить?
Она сделала вид, что ей безразлично, перекинув внимание на выплывавший из-за угла поток машин. Воронович наглел. Сейчас бы развернуться и уйти. И не просто уйти, а уйти насовсем. Но нельзя же так сразу: без слез, без ненависти, не высказав в глаза все, что она о нем думает. Незнакомец подошел сзади и беспардонно заглянул в лицо. Девушка не отвернула головы. Пусть убедится, что зрение его не обманывает. Пусть, наконец, смутится и пройдет мимо, не решившись не только обронить словечко, но даже улыбнуться. Только у самого входа в метро он тоскливо оглянется, вздохнет и исчезнет в лабиринтах движущихся лестниц навсегда. Так уже было тысячу раз.
Однако, вопреки всему, этот сумасшедший нахал поздоровался с подозрительной вежливостью. Инга подняла глаза и, вглядевшись в его добродушную физиономию, подумала, что это, должно быть, знакомый. Но что за чертовщина? Всех своих знакомых она знает наперечет, к тому же память на лица у нее просто фотографическая.
Девушка напустила на себя недоумение и демонстративно осмотрела субъекта с головы до ног. По всем канонам мужчина положительный, лет тридцати, с приятной сединой, умными глазами и, кажется, без вредных привычек. На ее надменность он весело расхохотался и вдруг спросил:
— Вы меня не узнали? А мы с вами встречались…
3
После того, как девушка ушла, начальник отдела долго задумчиво скреб висок и сердито хмурил брови. На первый взгляд дело было несложным. Повесился сотрудник литературного журнала. Из-за невостребованности, безысходности, нищеты. А может, просто перепил. Мало ли из-за чего вешаются литераторы? Как известно, они народ неуравновешенный, поэтому и пытаются уравновесить себя посредством намыленной веревки. Дело не в этом. Удивительно другое, что, во-первых, заведующий отделом поэзии явился для этого на работу, а во вторых, облачился в спортивный костюм и кроссовки. За все время службы Батурину ни разу не приходилось встречаться с самоубийцами в спортивных костюмах. Это какой-то идиотизм: сначала совершить оздоровительную прогулку, а потом свести счеты с жизнью. Интересно, для чего? Чтобы лучше выглядеть в гробу? Одно из двух, либо самоубийца полный идиот, либо решение повеситься ему пришло в голову уже после того, как он выбежал из дома. В таком случае, где он раздобыл веревку и мыло?
Начальник отдела дважды клал руку на телефон и дважды отдергивал. Интуиция подсказывала, что это дело не настолько простое, чтобы отдать его практиканту. Максим Игошин, конечно, парень толковый, но утверждение свидетельницы, что литератор повысился из-за неразделенной любви к ней, наверняка примет за чистую монету. Только где это видано, чтобы российские литераторы вешались из-за любви? Кстати, с этой нимфой еще нужно разобраться. Но это уже после резюме психолога. Она явно что-то недоговаривает и выдает себя не за ту, какова на самом деле. Еще одну деталь уловил следователь при разговоре. Самоубийство любовника не особо потрясло девушку. Ее потрясло что-то другое. Скорее всего, поездка в Самару. Хотя не исключено, что свой испуг она активно симулировала. Но зачем? Обычно это делают для того, чтобы отвести подозрения. Она же наоборот — пытается взять вину на себя. Одним словом, пусть с ней сначала разберется психолог.
В это время секретарь внесла в кабинет только что отпечатанный протокол осмотра места происшествия. Следователь быстро пробежал его глазами и сразу обратил внимание на странности в показаниях вахтера. По его уверению, заведующий отделом поэзии явился на работу в восемь утра в спортивном костюме, налегке. У него не было не только сумки, но и даже ключа от собственного кабинета. Если бы в руках он держал капроновую веревку и кусок мыла, вахтер бы обратил внимание. Но поскольку не обратил, значит, эти предметы были принесены заранее.
Итак, если верить показаниям вахтера, около восьми утра самоубийца позвонил в дверь редакции и первым делом осведомился, не спрашивал ли его кто-нибудь? (В такой час? Странно.) После чего взял у вахтера запасной ключ и поднялся к себе на второй этаж, предупредив охранника, что к нему должны прийти с минуту на минуту. Именно так понял вахтер и поэтому входную дверь оставил открытой. Однако прошло около двух часов, прежде чем в редакцию позвонили.
Вахтер впустил в помещение молодую девушку, которая сразу проследовала в кабинет заведующего отделом. Через две минуты она тихо пронеслась мимо каптерки и выбежала на улицу, не произнеся ни слова. Возможно, вахтер не обратил бы внимания на ее бегство, если бы не сильно хлопнувшая входная дверь. Обеспокоенный сторож выглянул в окно и увидел, что девушка в панике убегает. Ее вид был настолько испуганным, что вахтер, заподозрив неладное, поднялся на второй этаж. Вот тут он и обнаружил, что сотрудник, которого он впустил два часа назад, повесился в своем кабинете на крючке для люстры.
«Смерть наступила между восемью и восемью пятнадцатью», — прочел Батурин заключение врача и, бросив протокол на стол, поднял глаза на секретаршу. Она деловито осведомилась:
— Кому отдать дело?
— Я сам им займусь. Несите мне все документы и пригласите Сопрыкина.
Через минуту в кабинет вошел усатый мужчина лет двадцати пяти с погонами лейтенанта. Он выразил искреннее удивление по поводу того, что за расследование заурядного самоубийства взялся сам начальник следственного отдела.
— Не такое уж оно заурядное, — сощурился полковник Батурин. — Я дважды прочитал ваш отчет и ни черта из него не понял. Например, где лежало мыло?
— Какое мыло? — удивился лейтенант.
— Которым самоубийца натер веревку. Ведь вы написали в протоколе, что веревка была натерта белым мылом «Дуру».
— А-а! Вот, оно что! — сообразил лейтенант. — Мыла на месте происшествия мы не обнаружили. А то, что веревка была натерта именно этим мылом, это я определил по запаху. Моя жена помешана на этом мыле, так что с запахом я ошибиться не мог.
Следователь очень внимательно вгляделся в лейтенанта и недоверчиво сощурил глаза:
— В карманах у трупа смотрели?
— Обижаете, Анатолий Семенович! Неужели вы думаете, что, если бы мыло лежало в кармане, мы его не нашли? И потом, в спортивном костюме жертвы не было никаких карманов.
— Хорошо. С мылом проехали! — тряхнул головой Батурин. — В протоколе ничего не сказано про стремянку.
— Про какую стремянку? — поднял брови лейтенант.
— Про ту, при помощи которой самоубийца накинул на крюк веревку. Ведь вы же пишете, что высота
