И, покачнувшись, оперлась плечом о стену. О дьявол! Как эта сволочь меня шарахнула! Словно мерин копытом! Недооценила я, глупая, своего противника. Что же, введу поправки. Борьба продолжается! Насколько это возможно со скованными за спиной руками.
Майор хлопнул ладонью меня по щеке. Он стоял, почти вплотную прижавшись ко мне, и широко лыбился, мразь.
— Вот. — Маленький ключик, зажатый между двух чистеньких пальцев с ухоженными ногтями, уткнулся мне в нос, и я пытаясь зацепиться за него взглядом, свела зрачки в кучу. — «Браслеты» сниму, как увижу, что ведешь себя хорошо. Но пока ходи так. — Егор опустил ключ в нагрудный карман и обнял меня за плечо. — Ну чего? Здесь тебя драть или в приемной? — Эта циничная гадина еще предоставляла мне выбор. Хотя нет, даже этого выбора не было…
— В приемную волоки ее, — подал голос толстяк. Пока я бороздила носом палас и плечом подпирала стену, он устроился за своим рабочим столом и старательно делая вид, что изучает какие-то документы. Он даже нацепил на круглую рожу очки и взял карандаш. — Не хрен мне кабинет поганить.
— А сам-то, — с ухмылочкой огрызнулся майор и поволок меня к двери.
Хотя «поволок» — громко сказано. Я даже не думала упираться или сопротивляться. Просто покорно передвигата ногами, так до конца не придя в себя после удара. Мне надо было еще чуточку времени. А потом посмотрим. Кроме рук стоило заковать мне в кандалы и ноги, господа извращенцы. Вот тогда бы я была ваша. А так, посмотрим!
Егор вытолкнул меня из кабинета, и я очутилась в приемной — тесной комнате (метров шестнадцать, не больше), плотно набитой разнообразной мебелью. Здесь были три кресла с претензией на крутизну, обитые кожзаменителем; журнальный столик с несколькими засаленными журналами; совершенно пустой стеллаж; сервант с чашками-кружками и белым электрическим чайником и непосредственно сам «станок секретарши», состоящий из огромного письменного стола, стола чуть поменьше — для компьютера — и игрушечного столика для телефона и массивного аппарата селекторной связи. Пол был покрыт бурым отечественным линолеумом, а на зарешеченным снаружи окне болтались спутанные, словно спагетти, вертикальные жаллюзи.
Майор плотно прикрыл дверь в кабинет, в котором остался его старший братец, и подошел ко мне.
— Ну что? — прошептал он. — Может быть, выключить свет? Может быть, ты стесняешься?
В ответ я хотела смачно плюнуть в его похотливую рожу, но сдержалась. Попозже ударю больнее. Еще будет у меня такая возможность…
А Егор тем временем подвел меня к письменному столу и облокотил на него так, что я полусидела- полустояла.
— Вот и отличненько… Умница… Тебе же самой понравится… — Он расстегнул «молнию» на моей курточке и начал прямо через футболку жадно мять мне грудь. — Во-о-от… Не носишь лифчика… Молоде- е-ец… Тебе нравится? Да? Скажи…
Интересно, и кем же я должна была быть, чтобы мне это нравилось?
А ментяра уже отлип от груди и торопливо выправил у меня из спортивных штанов футболку. Потом вцепился и в сами штаны, попытался стянуть их вниз, но на поясе они были крепко завязаны на шнурок.
— Тебе нравится?.. А?.. Скажи что-нибудь…
Я хотела сказать, что он похотливая сволочь, но промолчала. И попробовала прикинуть, сумею ли вырубить этого сексуального монстрика, если засажу головой ему в нос. И сконцентрировалась для предстоящего удара. И откинулась немного назад…
Но майор неожиданно оставил в покое мои штаны и, отступив от меня, вцепился в свои форменные ментовские брюки.
— Сейчас… Сейчас…
Трясущимися руками он боролся с непослушным ремнем, потом с пуговицами на ширинке.
— …Сейчас, Мариночка…
И наконец справился. Брюки скользнули вниз. Следом за ними Егор спустил на щиколотки голубые трусы. В мою сторону, как указующий перст, уставилось его мужское достоинство. Темно-бурое, словно у негра, И совершенно ничтожных размеров.
Я еле сдержала ухмылку. В этом плане начальнику Пялицкого ОБЭПа гордиться было, в общем-то, нечем.
А он, словно пингвин с яйцом, быстро проковылял вперед и прижался ко мне. И в момент обмусолил мне шею. Его похотливые ручки проникли мне под футболку и больно вцепились в соски.
— Марина… Мариночка…
Я снова приготовилась двинуть его в лицо головой. И потом добавить ногами…
— …Мариночка… Поласкай меня… Поласкай меня ручкой…
…Но решила все сделать иначе и легко куснула его за ухо. Пару раз громко вздохнула. И простонала:
— Ру-у-уки… Я не могу… У меня ж руки… Милый, сними наручники… Как хорошо!
И подумала: «Если этому педерасту сейчас достанет ума снять с моих рук „браслеты“, тогда все… Я смету его! Я убью его! А потом и его старшего братца».
— …Милый… Милый… Сними…
Но этот ублюдок в последний момент передумал.
— Нет… — проблеял он. — Нет, не так. Не рукой. Поласкай его язычком… Смотри, как он хочет тебя… Смотри… Поласкай…
Он вытащил из-под моей футболки свои ладощки и, вцепившись мне в плечи, надавил на них так, что мне пришлось опуститься на корточки.
— …Маришка… Возьми за щеку… Поласкай его губками…
Зубками… а не губками!
Я поразилась: «Неужели этот несчастный Егор настолько не дружит с башкой, что предлагает мне это!»
— …Поласка-а-ай…
Сейчас поласкаю. И не надо будет бить головой ему в рожу, без особой уверенности, что это приведет к результату…
Егорша Самохин, должно быть, не мылся уже больше недели. Или болел нефритом. В общем, от его гениталий несло мочой так, как несет, наверное, от сортира на пялицком автовокзале. Ко всему прочему, у него был фимоз. Ему надо было делать обрезание.
Сейчас и сделаю!
— Мари-и-ина…
— Сейчас.
Его ущербный бобовый стручок, нетерпеливо подергиваясь, уткнулся в мое лицо. Его руки судорожно вцепились мне в волосы.
— Сейчас.
Я собралась. Выгнала прочь чувство брезгливости…
— Сейчас.
…и обхватила губами маленький темный член. Как у негра.
Егор вздрогнул. Вздохнул.
А я сжала зубы! Сконцентрировав в этом моментальном движении все свои силы, всю свою злость. И, сразу ощутив привкус крови, резко дернула головой в сторону.
Щелкнув, словно резинка, порвалась полосочка кожи, которая еще соединяла осиротевшего малыша с его папочкой. Я сразу выплюнула на пол кусок бесформенной плоти, оставившей у меня во рту привкус мочи и крови, и поспешила подняться на ноги. И отступить на пару шагов от обалдевшего майора Самохина, который широко раскрыл пасть и мучительно силился сообразить, что же произошло. И отказывался поверить в то, что произошло нечто ужасное: вместо ОБЭПа теперь можно легко оформиться на работу в гарем.
В тот самый момент, когда он всем своим видом продемонстрировал, что собирается заорать, я плотно
