удовлетворенно вздохнула.
И как же мне было противно!
К счастью, все свои сексуальные силы уродец израсходовал еще раньше на «тридцать шестую». Возможно, потому и лупил меня без особого энтузиазма. Потому и не изнасиловал. Повалявшись на мне и отдышавшись, он слез с кровати, еще раз жадно хлебнул из бутылки и накинул на плечи халат.
— Все, Матильда. На сегодня довольно. Ты осознала?
— Да, осознала, — покорно ответила я. — Дай мне воды.
Карлик засуетился, схватился за бутылку со своей отравой, пискнул:
— Нет, это ты пить не будешь. — И побежал отпирать клетку.
Выволок оттуда «тридцать шестую», выглянул за дверь в подпол, повозился там с выключателем, и в комнате снова вспыхнул яркий свет дневных ламп. Девочка, со страхом косясь на меня, быстренько задула свечи, выключила из сета давно уже молчавший магнитофон, подобрала с пола разбросанные там садистские причиндалы и остатки моих вещей и засунула все это в шкаф. «Хозяин» стоял возле открытой дзери и внимательно наблюдал за тем, насколько быстро справляется со своими обязанностями его пленница. Тщательно выискивая, что бы такое можно было ей предъявить, когда придет день очередного суда.
Я уже было решила, что карлик забыл о том, что я просила воды, когда он торжественно объявил;
— Через сорок минут будет ужин. Тады попьешь чаю. А пока лежи и еще раз обдумай свое поведение. — Он посторонился, позволил «тридцать шестой» прошмыгнуть мимо него из комнаты и вышел в подпол.
Дверь громко хлопнула, и свет снова погас. Похоже, что эта дрянь экономила электричество. Или просто не хотела предоставлять мне лишних шансов на то, чтобы освободиться.
Оставшись одна, я первым делом ощупала кандалы на руках и пришла к выводу, что отделаться от оков без подручного инструмента не выйдет. Я, к сожалению, не полковник Мазур. А все происходит совсем не в бушковской сказке про суперменов-аквалангистов, умеющих вылезать из наручников, а в гостях у сумасшедшего карлика с сексуальными отклонениями. Сижу я голая на кровати — на «ложе», — прикованная к нему цепями, как Андромеда к скале, и не рассчитываю дождаться своего Персея.[5] Вся надежда лишь на себя, и я почти уверена в том, что в конце концов справлюсь. Но сволочные кандалы не снять без ключа — самого элементарного ключа, имеющего в сечении форму квадрата со стороной примерно в пять миллиметров, совсем как дверная ручка. Мне даже подошел бы нож с узким лезвием. Я даже, может быть, справилась бы и карандашом. Вот только, где его взять? Вся надежда на «тридцать шестую». А с ней еще надо установить контакт. И не похоже на то, что она на него охотно пойдет. Впрочем, время покажет. У нас впереди еще целая ночь… Эх, только бы избавиться от кандалов, а дальше карлику не поможет никакой пистолет.
Я умудрилась выковырять из-под себя покрывало и под ним обнаружила нечто, очень похожее на обычное постельное белье. Покрывало я кое-как накинула на себя, потом подоткнула повыше подушку и устроилась поудобнее. Мне стало тепло и уютно. Я даже обнаружила, что у меня совсем не такое уж подавленное настроение, как этого можно было бы ожидать. В своем нынешнем положении я не видела ничего ужасающего. Необычного и экстремального — хоть отбавляй. Но такого, от чего можно стать инвалидкой или отправиться к праотцам, — ничего. Если, конечно, осторожно себя вести. Не злить идиота-«хозяина». И не допускать глупых ошибок. И не спешить с освобождением. А если уж бить, то бить наверняка!
Ударю… Будь спок, Карлуша! Ударю так, что через три дня тебя закопают на местном кладбище. Если найдут, что закапывать. А я пойду дальше вершить правосудие. В Пялицы. А потом в Петербург. Самохиным уготованы непростые деньки!..
М-да… Такой кровожадной я раньше никогда не была, Но ведь на цепи даже добродушнейший сенбернар начинает кидаться на всех окружающих. А я именно на цепи, притом как в переносном смысле этого слова, так и в прямом. Посижу еще денек и стану пострашнее того кавказца, которого видела утром.
Я улыбнулась, представив себя этаким Шариковым. И переключилась на более приятные мысли, нежели думки о том, какой озверевшей выйду из этого плена. Наверное, уже в тысячный раз за последний месяц начала высчитывать дату, когда должна стать мамой. И попробовала определить возможность того, что окажусь на родильном столе в новогоднюю ночь. Вот будет супер, если мой ребеночек станет первым в 2000 году в Петербурге. Интересно, и сколько шансов на это? Ну… маловато, если по-честному. Хотя, почему бы и нет?
Я заснула, дойдя в своих подсчетах до ноября. И мне приснилось что-то хорошее и доброе. Я унеслась из этого мрачного подземелья, заполненного кошмарной атрибутикой маньяка-садиста, в сказочную страну- утопию, в которой не жило ни единого карлика и были запрещены плетки и проклепанные кожаные ремни. Я, наверное, даже улыбалась во сне в тот момент, когда вернулись «хозяин» и «тридцать шестая».
Она бережно прижимала к груди эмалированную миску с вареной картошкой. И двухлитровый термос с долгожданным горячим чаем… Жизнь в плену у меня оказалась не такой уж плохой.
Естественно, на ночь никто и не подумал освобождать меня от кандалов.
— А если я захочу в туалет, так что, мочить кровать?
Карлика аж передернуло, когда я нарисовала ему подобную перспективу.
— Ты что, Матильда! С ума сошла? Только нассы на кровать, я ж тебя сразу убью. — Он ненадолго задумался и наконец, кажется, нашел выход. — Вот что! Знаешь, как больные это… делают то… те, что не ходють? А?
Шикарный вопрос. Он считал меня дегенераткой.
— Знаю, конечно. У них для этого утки. Или судна, как тебе больше нравится. Итак, у тебя есть утка, хозяин?
Чего у карлика не было, так это утки. Этим вопросом он был явно загнан в тупик. Потерянно стоял посреди комнаты и чесал репу. Но вот радостно хлопнул в ладошки и расплылся в дебильной улыбочке.
— Матильда, ты доела картошку?
Я согласно кивнула. Да, доела картошку. И выпила полтермоса чаю. Так что проблема отсутствия средств для оправки скоро станет весьма насущной. И тебе, Карла, ее решать. А ну прояви-ка немного изобретательности.
Он проявил ее в полной мере. Извлек из-под кровати пустую миску, которая укатилась туда, когда я ее бросила на пол, доев свой скудный ужин. Сунул ее мне на кровать и радостно объявил:
— Вот тебе эта… судна. Поставь радом, чтоб дотянуться. И не расплескай на постель.
«Что ж я, свинья? — подумала я. — Хотя не мешало бы из вредности обгадить тебе твои белые простыни на этом… ха-ха-ха… ложе. Так ведь потом измочалишь об меня всю плетку. Нет, лучше уж не подавать тебе для этого поводов».
Но все же я решила еще чуть-чуть озадачить «хозяина».
— Ты думаешь, мне этого хватит? Этой бадейки? Окстись. Я не тридцать шестая. Я в два раза крупнее.
И тут карлик проявил нетерпение. Тоненько гаркнул:
— Ты что, издеваешься?!! Матильда!!! Как разговариваешь?!! Что значит «окстись», мать твою?! — Но так же быстро, как взорвался, он и остыл. — Ладнысь… В общем; так. Тридцать шестую я запирать на ночь не буду. Как че-то там сделаешь, так покличь ее. Слышишь? Так и покличь ее: «Трид-цать шес-та-я-а-а». Она там все в ведро и приберет. — Карлик повернулся к девочке и строго распорядился: — Слышь, девка? Штоба прибрала.
«Тридцать шестая» испуганно покивала. Перспектива подходить ко мне — такой ужасной, такой непредсказуемой! — ее совсем не прельщала.
— Так… — «Хозяин» окинул взглядом комнату, проверяя, все ли он оставляет в полном порядке. Удовлетворенно хмыкнул и направился к двери. — Свет я вам выключу. Неча электричество жечь. Эвон, свечку одну запалите, коли хотите. Но тока одну!.. Не безобразьте тутока ночью. — Он погрозил пальцем и, пригнувшись, вышел за дверь.
