подумать, чтоб отсюда уехать? Вы ж там родились, там ваши корни, мне Генрих рассказывал. Может, там даже ваши папа и мама живы, а вы тут сидите. Вас быстро отпустят.
Берта покивала, но заметила, что раньше, может, и поехала бы, а теперь Виктор Александрович у нее на руках, хоть и нерасписанный, да близкий, не бросишь.
- Вот он на вас гирей и висит, - намекнула Галя.
Берта перевела разговор на другое:
- Нет ли надежды на ребеночка? Хочется понянчить. Я бы ему шила рубашечки-распашонки. Если понемногу, я смогу. Вы простите такой вопрос, но это единственное, что меня интересует.
Галя посмотрела на Генриха и твердо ответила:
- Я абсолютно здоровая, а Генрих детей иметь не может. У него серьезное нарушение. Он, конечно, для женщины большой интерес представляет, но с детьми не получится никогда.
Помолчали, чаю попили с “Киевским” тортом и распрощались до следующего раза.
И тут начался террор.
Галя звонит каждый день и приходит к Берте с уговорами: езжайте на постоянное место, езжайте на постоянное место. Там вас Кляйн ждет и обеспечит. А тут вы с Виктором Александровичем зачахнете. У него свой интерес, чтобы домработница была. А Кляйн вас на руках носить станет, как обещал. Он, конечно, совсем пожилой, но здоровье у него отличное, не то что у Виктора Александровича.
Берта недоумевала от такой настойчивости.
А тут ей назначил встречу Генрих:
- Берточка, я тебе откровенно скажу положение. У меня тут перспектив нет. Меня даже на завотделением не ставят, потому что я еврей по паспорту. Ну какой я еврей? Я всю жизнь терплю за свой романтический порыв. А я еще относительно молодой человек. Мне хочется работать на ответственном посту. Ты поедешь в Германию, оформишь супружеские отношения с Кляйном, а потом нас с Галей вызовешь как ближайших родственников по статье воссоединения семей.
- А Виктор Александрович? - всхлипнула Берта.
- Он себе еще устроит судьбу. Не сомневайся. Я с ним уже поговорил. Он не против, только бы тебе было хорошо.
Берта согласилась.
Согласилась-то она согласилась, но у нее в душе поселилась такая мука, что не выражается словесно.
Виктор Александрович вокруг нее ходит на цыпочках:
- Берточка-Берточка! Берточка-Берточка! У тебя же всего два выбора, не десять и не двадцать. Это ж просто: или ехать, или не ехать. Как ты сама примешь решение, так и сделаешь.
Она смотрит на него - и не видит:
- У меня, наверное, давление подскочило. Вызовите “скорую”.
В больнице оказалось: гипертонический криз от высокого нервного напряжения.
Прибегает Галя в больницу:
- Берточка, как мы счастливы, что вы оклемались! Теперь сто лет жить станете нам на радость. Так что вы решили?
Берта кивает-кивает, а молчит.
- Берточка, вы дар речи потеряли? Вы ответить голосом не можете? Ничего, в Германии врачи квалифицированные, они вас в порядок приведут.
Берта опять молчит и кивает.
Галя ушла. На кровать к Берте подсела соседка, уже ходячая, взяла за руку:
- Вы совершаете серьезную ошибку, что не желаете ни с кем говорить. Я через такое прошла и теперь осознаю пагубность. Надо говорить, в себе держать - только хуже для всего. Если что хотите сказать - мне скажите, я за вас помолюсь. Вы крещеная?
Берта помотала головой.
- И ничего страшного. Вы в таком положении сейчас, что это значения не имеет. Вы, главное, основное говорите, хоть шепотом. Я не разберу - Господь разберет.
- Ой, Готэню! Ой, вейз мир! Ой, финстер мир! [
Из больницы Берту доставили к Гале с Генрихом. Она увидела, что все ее вещи разложены по местам в присоединенной комнате.
Галя пояснила:
- Мы с Виктором Александровичем все решили. Он вас больше беспокоить не станет. Не такие его годы, чтоб за женщинами бегать. Хорошо, что вы не расписались, а то бы вы ему сиделкой служили. А у нас вам забота. Вы нам родная, а ему никто.
Если б в квартире был телефон, Берта позвонила бы Виктору Александровичу - а телефон не поставили, хотя обещали давно и Галя сильно хлопотала.
Берта просидела на больничном с месяц. Потом снова собралась на работу.
Галя спрашивает:
- Вы на работу собираетесь? Можете не собираться. Я за вас заявление по собственному желанию оформила, с руководителем вашим договорилась - отдыхайте. Я раньше вас в известность не поставила, чтоб лишнее не волновать. А теперь вы оправились, и только укрепляйтесь. И Генрих такого же мнения придерживается.
Ну что ж.
Берта размышляла и даже радовалась, какой ей дети ковет [
И что тут сидеть? Эстерку ждать?
Ну, рассмотрят ее документы, откроется изначальная поддельность. Так она готова ответить. Ни Генриху, ни Гале ничего не будет опасного.
Эстерка без вины пострадала, Кляйн тоже. Не говоря про Матвея и Кауфманов с их детками и Цилечкой.
А тут - за серьезное преступление ответить - святое дело.
И Берта решилась.
Надо связаться с Кляйном.
Написали ему по адресу и принялись ждать ответа. Через месяц ответ пришел - но не от Дитера Францевича, а от кого-то другого, кто получил письмо на его месте.
Сообщалось по-немецки, что герр Кляйн скончался и потому лично ответить на письмо не в состоянии. Письмо вскрыли, опасаясь, что пропустят важный финансовый документ и просят за это извинить.
Вот примерно так.
Ну, отношение тут же переменилось. Галя намекнула, что раз никто никуда уже не отправляется, то надо Берте на работу ходить, а не дома рассиживаться.
- Мы сами с Генрихом проблему решим, без вашего участия. От вас ничего не ждем. Вы теперь хоть сто раз обещайте уехать самостоятельно, мы не заинтересованы. Кто вы такая? Вы только на общем основании можете претендовать. Не то что Кляйн. У него выслуга всякая. А у вас сплошной пшик,- заверила Галя.
Берта пошла в ту же прачечную.
Сидит, в стирку белье принимает, пересчитывает, пришитые номерочки сверяет, квитанции выписывает. Кому с крахмалом, кому без. А кому и с ароматизаторами. Прогресс в этом деле появился значительный, и людям приятно.
Вот сидит Берта в своем закутке в прачечной - и заходит Виктор Александрович. Берту увидел на рабочем месте и аж отпрянул, как от привидения.
- Ой, Берточка, я с тобой простился навек! Мне Галя сказала, что у тебя смертельная болезнь и они с Генрихом твои оставшиеся дни скрасят. А потом позвонила и сообщила, что ты отошла и мне последний привет передала. Ой, Берточка! А ты живая! Что ж такое? Как это?
