- Что вешал-недовешал?
- Блюдо, то, с салфеткой. Сашка расколотила. В мастерской склеили. Хорошо вышло.
- А теперь снял? И правильно, нельзя, чтобы в доме была посуда с трещиной, хоть и клееная.
- Да я не снимал. Само упало - и вдрызг! - Иосиф Матвеевич старался говорить ровно.
- Отец, ты что, расстроился? Если б ты меня попросил, я б тебе все сделал, как надо. Алешка вешал? Он не умеет, - Аркадий привычно переключился на сына.
- Нет, Алексей хорошо сделал. По правилам. Ну, разбилось и разбилось.
- Ты брось, отец. Наверное, вообразил черт-те-что. Еще сто лет проживешь, - затараторил Аркадий.
- Да я что, я сто лет проживу. Дело ж не во мне…
Вечером Иосиф Матвеевич развязал узел с осколками и разложил их на кухонном столе. Попробовал собрать - получалось плохо, особенно рисунок на салфетке. Соломенные переплетения обрывались и теперь светились не воздухом, а неровными сколами. Однако занятие захватило.
Сидел над осколками и завтра, и послезавтра, и на третий день. Собирал и снова разбирал фарфоровые кусочки, рассматривал края, вертел.
Завтракать, обедать и ужинать стал в комнате - на журнальном столике, чтобы не тревожить узор.
В субботу пришел Алексей с Сашей.
Алексей кивнул на стол:
- Мне отец звонил. Орал. А я чем виноват?
Девочка радостно всплеснула руками:
- Ой, дедушка, ты играешь в паззл?
Иосиф Матвеевич не понял:
- Что, мое солнышко? Как ты сказала?
- Ну, в паззл! - повторила Саша.
Иосиф Матвеевич недоуменно посмотрел на Алексея.
Тот принялся объяснять:
- Паззл - головоломка. Картинка заранее разрезана, фигурно, чтоб с толку сбить, дезориентировать. Ну, собачья морда или дворец. А труднее всего - небо с облаками. У Сашки полно. Да она еще маленькая - тут усидчивость нужна.
Сашка потянулась к осколкам:
- Дай я!
- Нет, это для взрослых, - перехватил ее руку Алексей. - Дед, ты прибери, пожалуйста, пока она здесь. Схватит - порежется. А то давай вынесу на помойку.
- Я дверь прикрою, на тряпочку, туго-туго. Она не откроет. Мы в комнате чай пить будем, и мультики вместе посмотрим, да, Саша?
Уходя, Алексей шепнул Иосифу Матвеевичу:
- Держись. Нельзя на себе сосредотачиваться. Завтра еще кассет принесу - “Бриллиантовая рука”, “Полосатый рейс”. Только ты позвони, когда отец уйдет - чтоб не столкнуться. С видиком освоился?
- Да-да. Все посмотрел. Хорошее кино, - рассеянно ответил Иосиф Матвеевич.
Сидя за столом, в сотый раз разбирая и собирая осколки, он приговаривал:
- Пазл-мазл*, мазл-пазл.
Резонанс
У Аарона Симоновича была мечта: выступить в программе “Свобода слова” на НТВ. До этого мечтал выступить в “Гласе народа” на том же канале - ему очень нравился Евгений Киселев, а потом Светлана Сорокина. Не успел.
Теперь настала “Свобода слова” с Савиком Шустером - и это вселяло новые, особые надежды.
Девяностолетний Аарон Симонович практически не видел, и потому номер телефона программы набирала 20-летняя правнучка Лиза, студентка.
Она долго разговаривала с кем-то в трубке и по завершении разговора отвечала на немой вопрос всегда одинаково:
- У них сейчас все места заняты. На полгода вперед. Потом позвоним.
Аарон Симонович не сдавался:
- С кем ты говорила? С Савиком?
Разобрать вполне, что и кому говорилось, он тоже не мог, потому что слабо слышал.
- Конечно, с Шустером, - привычно отвечала Лиза (а до этого так же отвечала: с Киселевым, с Сорокиной). - Он сказал, что как только место появится, сам перезвонит. Я дала свой мобильник, а то ты ничего не расслышишь.
Аарон Симонович на время успокаивался.
Каждую пятницу Аарон Симонович включал телевизор и смотрел “Свободу слова”. Улавливая тему, возмущался: “Средневековье! Батареи не работают. Нужно потребовать”. Или: “Что делается в Чечне? Кто это заварил? У нас чеченцы всю жизнь дороги строили - и хорошо. Почему им подряд не дают?”.
Вообще политикой Аарон Симонович интересовался мало. Больше наблюдал за архитектурой и мостостроительством.
- Я с самим Патоном работал! Киев без моста Патона - не Киев! - В Москве Аарону Симоновичу ничего выдающегося построить не довелось, и потому московские мосты не учитывались.
Однажды, еще учась во 2-м классе, Лиза чуть не сорвала занятия в школе: по предварительному сговору все ученики, сидящие в классе, затопали ногами в такт, надеясь, что стены здания задрожат и занятия прекратятся. До полного разрушения школы дети доводить дело не собирались.
Так в голове Лизы уложились рассказы прадеда об опасностях совпадения резонансов.
Резонанс Аарон Симонович считал ключевым явлением. И любое происшествие оценивалось по шкале в два деления: “Хороший резонанс”, “Плохой резонанс”.
Выступлением на “Свободе слова” Аарон Симонович надеялся вызвать грандиозный мировой резонанс.
О сути никому не рассказывал, а только понукал Лизу:
- Ты меня на любую тему устрой, я там свой вопрос сам проведу.
Умирал Аарон Симонович тяжело. Зато дома. Внуки с невестками (детей Аарон Симонович пережил) находились при нем - кто когда мог.
Старик капризничал, просил сельтерской, мороженого кружочком, мацу.
Лиза горевала больше всех.
После очередного ухудшения, когда внук Аарона Симоновича справлялся у специально обученных людей насчет погребения, Лиза зашла в комнату прапрадеда и прошептала ему на ухо:
- Савик звонил. Завтра передача, тебя ждут. Будешь говорить что захочешь.
Ей показалось, что Аарон Симонович приоткрыл глаза. Она даже отшатнулась от неожиданности.
- Дедушка, ты меня слышишь? Ты понял?
- Слы… По…
В ту же ночь Аарон Симонович умер.
На его письменном столе обнаружилась папка, какими он пользовался, должно быть, еще работая в Укрмостпроекте.
Под исчерченными сложенными кальками и листами миллиметровой бумаги - тоже изрисованными, лежали справки о реабилитации “за отсутствием состава преступления”: брата и жены старшего брата Аарона Симоновича, старшего сына и жены старшего сына Аарона Симоновича, датированные 54-м и 62-м годами. Вырезки из газет: про безродных космополитов, про убийц в белых халатах, про долой псевдонимы, про оттепель, про выставку в Манеже, про излишества в архитектуре, про физиков и лириков.
Была и тетрадочка - школьная, в клетку, где содержалось следующее:
