примут здесь?
Здоровец поднялся с ней на крыльцо, а там взял на руки и перенес через порог. Домашние духи не слышали, как чужая женщина ступила на их обиталище, она сразу появится в доме, словно родится в нем и будет своей. Все домочадцы Закрома бросили утренние дела и молча встали каждый на своем месте. Все уже понимали, что произошло.
Закром, еще с мокрой, клоками торчащей после умывания бородой, вышел вперед, обтирая лицо рукавом рубахи.
– Отец! Мать! Родичи мои и чуры! – заговорил Здоровец, кланяясь во все стороны. Голос его был тверд, а лицо угрюмо и решительно. – Я привел себе жену, которую мне дала Мать Макошь. Примите ее в дом!
Они поклонились вдвоем и застыли, ожидая ответа. Закром помолчал.
– Род не отпустил ее? – спросил он наконец у сына. – Ты взял жену без ведома ее родичей?
– Род ее не может сдержать слова! А сама она согласна. Мы были обручены по обычаю, перед богами и предками на нас нет вины!
– Род потребует ее назад.
– Мы дадим за нее вено.[44]
– И правда, отец, ведь наша девка! – сказала жена Закрома. – Давно сговорились, давно бы и свадьбу играть! А Вешничам какие теперь свадьбы – так что же нам, без невестки оставаться?
– Погоди, мать, – ровным голосом ответил жене Закром. – Надо спросить у рода. Если Вешничи приедут требовать назад свою дочь – захотят ли наши силой отстаивать ее?
– Да у них в роду каженник! – вступил в беседу дед. – Да ведь ей он брат родной! Как бы и на ней не было сглазу! И нам принесет беду!
– На кого наведен сглаз, того очистить можно! – снова сказала хозяйка, и Спорина посмотрела на нее с благодарностью.
– Зовите родню! – велел Закром младшим детям, и трое подростков, с раскрытыми ртами слушавшие, гурьбой кинулись вон из избы. – Пусть род решает.
Вешничам не понадобилось много времени для того, чтобы напасть на след. И Лобан, и Берестень помнили о своих обязательствах перед Боровиками. Непонятным оставалось только одно – ушла Спорина добровольно или ее увезли силой?
– Не позволим наших девок умыкать! Нам обида большая! Вернем! – шумели мужики, потрясая кулаками, а кое-кто и топорами.
Вскоре десяток долбленок отплыло от берега и потянулось вниз по Светлой Белезени. В поход вышли все мужчины и парни Вешничей. В переднем челноке сидела на носу Елова, держа в руках Оборотневу Смерть. После того как она не причинила вреда чуроборскому оборотню, многие усомнились в ее силе, но Елова твердила, что сила священной рогатины осталась прежней. В таком важном деле без нее никак нельзя было обойтись. Перед отплытием ведунья угостила Оборотневу Смерть кровью зарезанной курицы, и кровь еще блестела, подсыхая, на острие, пачкала колени ведуньи.
Завидев вереницу лодок еще на реке под займищем Боровиков, несколько мальчишек кубарем скатились с прибрежных ив и бросились бежать. Боровики ждали гостей, и это убедило Вешничей в том, что они на верном пути.
– Не будем все же раздориться! – уговаривал старейшину Лобан. – Ведь сговорили девку подобру – вено возьмем, и пусть себе живут.
– Не спустим бесчестья! – перебивал его старший брат Бебря, воинственно встряхивая топором. – Давным-давно такого не было у нас, чтобы девок умыкать! Мы не дикая пущень, что по-иному и не женится! Нынче одну девку, завтра трех, потом и за скотину возьмутся – приходи, кому не лень, бери у Вешничей, что приглянется! Пращурам нашим стыд!
И мужчины согласно шумели – исчезновение Спорины всем показалось нестерпимой обидой и позором.
– Русалочий дух! – бормотала Елова, не оборачиваясь, поглаживая ладонью рукоять рогатины. – Хотели одному кровь зажечь, а загорелось у всех. И Оборотнева Смерть сама крови хочет!
Над воротами займища Боровиков были укреплены оленьи рога, а перед ними стоял на дороге старейшина, Укреп. На нем была рубаха из оленьей кожи, расшитая красными узорами, которую старейшина надевал только по важным случаям, во время обрядов, а в руке его вместо обычного посоха был резной, с навершием из оленьего рога. По виду Укрепа Вешничи поняли, что старейшина приготовился к важному разговору – к утверждению мира, к объявлению войны? Крики умолкли, топоры спрятались, вперед вышли Елова со священной рогатиной и Берестень.
– Мир и достаток пребудут с вами вовек! – заговорил Берестень, приблизившись к воротам.
– Мир и вам, соседи и родичи! – ответил Укреп. Вешничи отметили последнее слово. – Зачем вы пожаловали к нам с оружием пращура и вещей женщиной?
– Мы ищем пропажу, – ответил Берестень. – Одна из наших дочерей исчезла сегодня утром. Вещая женщина указала на ваше займище. Один из сыновей вашего рода увез ее.
– В нашем роду нет дочери вашего рода, – твердо ответил Укреп, и Вешничи недовольно, угрожающе загудели. – А если вы не имеете веры моим словам – не знаю, чем я заслужил это, – вы можете войти и осмотреть наши дома.
– Когда камень поплывет по Белезени, тогда я утрачу веру в твои слова, мудрый старец! – вежливо ответил Берестень. – Может быть, ты не знаешь, что наша дочь в твоем займище. Мы войдем и осмотрим сами. Священное оружие нашего предка откроет истину.
Укреп посторонился, ворота открылись. Все Боровики, от малых детей до стариков, собрались перед избами, с опасливым любопытством разглядывая пришельцев. Особенно много взглядов устремлялось к Елове – ведунья почти не покидала своего ельника и из других родов ее мало кто видел. Привлекала любопытство и рогатина Оборотнева Смерть – в каждом роду был свой оберег, но рогатина Вешника пользовалась особым уважением.
О чуроборском походе Оборотневой Смерти ходило в округе немало толков, и сейчас Боровики могли убедиться, что рогатина не утратила своей древней силы. Держа ее острием вперед, Елова обходила один двор за другим, что-то бормоча себе под нос, и рогатина, как живая, тянулась заглянуть во все закоулки, как будто нюхала черным острым наконечником следы, покачивалась отрицательно. Дети прятались в подолы матерей, когда рогатина приближалась к ним, – когда-то давно она, должно быть, вот так же искала среди детей и девушек подходящую жертву при постройке займища, чтобы духи срубленных деревьев не мстили жителям новых изб. Женщины шептали мольбы к своим чурам, мужчины хранили спокойствие. Один Укреп провожал Елову в ее обходе займища, и его посох с оленьим рогом в навершии охранял свой род от возможного сглаза чужого.
Наконец рогатина осмотрела последний дом и сама собой указала на ворота.
– Их нет здесь, – объявила Елова. – Но они здесь были.
Вешничи обернулись к Укрепу, и он наклонил голову.
– Ваше священное оружие сказало правду. Дочь вашего рода была здесь. Один из наших сыновей взял ее в жены, и она пошла за ним по доброму согласию. Наши предки и Две Матери-Оленихи свидетели моим словам. – Он приподнял свой посох навершием к небу, призывая Небесных Олених. – Но мы не можем принять в род девушку, не отпущенную ее родом, несущую недовольство Леса. Мы не приняли их. И они ушли. Наши предки были свидетелями, как наш род проводил их. Наш сын получил все добро, на какое имеет право. Мы принесли жертвы богам и предкам, прося их благословить начало нового рода. Больше они не наши и не ваши, судьба их в руках богов. И мы не хотим, чтобы дружба наша с родом Вешничей оказалась нарушенной.
Вешничи помолчали. Если Макошь назначила Спорину в жены Здоровцу, никто не вправе им мешать. Если род не хочет принять их, они имеют право основать свой. А будет ли с ними удача, сумеют ли они отстоять свое право на жизнь перед Лесом, пока подрастут их сыновья, станут работниками и воинами, – это в руках Всемогущей Пряхи Судьбы.
Едва лодки с мужчинами и Еловой скрылись за поворотом Белезени, Милава снова выбралась из дома. Ее тянуло скорее бежать в лес к Брезю, продолжить начатое дело. И даже лучше, что ведунья ушла – Милаве хотелось повидаться с братом без ее глаз.
Исчезновение Спорины заслонило в глазах родовичей все, даже несчастье Брезя. Но Милава была
