— Вы сами начали этот разговор, — заметила Джоан. Затем она продолжила разговор, несмотря на сильные душевные муки, отразившиеся на лице Ли, когда он зачерпнул ложкой суп.
В лос-анджелесской телестудии у своей арфы в ожидании «прямого эфира» томился Рэй Меритан. «Для начала сыграю „Как высока луна“», — решил он, а потом зевнул, не спуская взгляда с контрольной кабинки.
Рядом с ним музыкальный ведущий Глен Голдстрин великолепным льняным платком полировал очки с огромными стеклами.
— Думаю вечером дать тебе эфир с Густавом Малером, — объявил Голдстрин.
— А кто это, черт побери?
— Величайший композитор конца девятнадцатого столетия. Очень романтичный. Он писал длинные музыкальные симфонии и песни кантри. Я еще подумывал о фантазиях в ритмах «Весеннего алкоголика» и «Песни о Земле». Никогда не слышал?
— Нет, — равнодушно ответил Меритан.
— Мелодии в серо-зеленой тональности.
В этот вечер Рэй Меритан не чувствовал себя настроенным на серо-зеленый. Его голова раскалывалась от боли. А виной всему камень, попавший в Уилбура Мерсера. Меритан попытался отпустить ручки ящичка сопереживания в тот момент, когда увидел летящий в Мерсера камень, но опоздал. Камень ударил пророка в висок и рассек кожу до крови.
— Сегодня я встретился с тремя мерсеристами. Все они выглядели ужасно. Что-то случилось с Мерсером?
— Откуда я знаю.
— Ты выглядишь так же, как они. Твоей голове досталось, не так ли? Все будет хорошо, Рэй. Что поделать, если ты мерсерист? Хочешь обезболивающую таблетку?
— А как же самая идея? — резко спросил Рэй Меритан. — Обезболивающее! Теперь, мистер Мерсер, когда вы поднялись по склону холма, не хотите ли кубик морфия? Ты не понимаешь!.. — высвобождая свои эмоции, Рэй извлек из арфы несколько каденций.
— Вас включают, — объявил режиссер из аппаратной. Мелодия «Это изобилие» полилась с ленты в контрольной комнате. Камера номер два остановилась на Голдстрине. Осветитель включил красную подсветку.
— Добрый вечер, дамы и господа, — скрестив руки на груди, заговорил Голдстрин. — Что такое джаз?
«Вот это я и скажу им, — решил Меритан. — Что такое джаз? Что такое жизнь?» — Он вытер раскалывающийся от боли лоб и задумался, как выдержит следующую неделю. Скорбный путь Уилбура Мерсера близился к концу. И с каждым днем пророку становилось все хуже…
— А после короткой рекламной паузы мы вернемся к вам, чтобы рассказать о мире мужчин и женщин, живущих в серо-зеленом стиле, — продолжал Голдстрин. — Мы расскажем о стп ных людях, о мире такого оригинального, неповторимого музыканта и композитора, как Рэй Меритан.
На телемониторах перед Меританом замелькали рекламны ролики.
— Пожалуй, я все-таки приму таблетку, — обратился музыкант к телеведущему. И через мгновение большая желтая таблетка оказалась у него на ладони.
— Паракодеин, — пояснил Голдстрин. — Запрещенный наркотик… Я удивляюсь тебе… всем вам. Никакой осторожности.
— Отстань! — Рэй взял графин и запил пилюлю.
— А теперь ты примкнул к мерсеристам…
— Сейчас я… — он посмотрел на Голдстрина. Они хорошо знали друг друга благодаря совместным выступлениям по телевидению. — Я не мерсерист, — продолжал Рэй. — Забудь об этом, Глен. Это лишь чистое совпадение, что у меня разболелась голова после того как Мерсера треснул камнем по башке какой- то слабоумный садист. Его бы самого заставить пройти весь этот путь…
Нахмурившись Рэй еще раз неодобрительно взглянул на Голдстрина.
— Понимаю, — кивнул Голдстрин. — Американское ведомство психиатрии собирается просить ведомство правосудия изолировать всех мерсеристов.
Неожиданно он повернулся ко второй камере.
— Серо-зеленый стиль зародился четыре года назад в Пиноле, Калифорния, в месте, известном сейчас как «Клуб выстрела дуплетом». Тогда там играл Рэй Меритан. Рэй исполнил как-то одну из своих самых известных ныне мелодий. Она называется «Однажды, занимаясь любовью с Эмми», — тут ведущий качнулся в сторону Меритана. — И вот… Рэй Меритан.
Пальцы Рэя коснулись струн, и арфа нежно зазвучала.
«Вот почему ФБР не смогло ничего поделать со мной уже в течении десяти лет, — подумал он. — Я покажу им, что они не доросли до меня. Вначале паракодеин, потом Мерсер. Берегись, парень!»
Глен Голдстрин показал Рэю торопливо нацарапанную записку так, чтобы она не попала в объектив.
Ниже Голдстрин подписал маркером:
«Вторжение извне, — подумал Меритан, продолжая играть. — Так вот чего они боятся. Страх перед неизвестным, как у маленьких детей. Наше правительство — крошечные дрожащие от страха дети, играющие в ритуальные игры со сверхсовременными могущественными игрушками».
А потом он услышал мысль одного из видеоинженеров в операторской:
«
Теперь Рэй переключил внимание на этого человека, сканируя его изо всех сил. Пальцы музыканта работали чисто рефлекторно.
«
Рэй подумал о собственном ящичке, стоящем на телевизоре в его квартире.
«Почему Мерсер — бедняга? — удивился Рэй. — Он что, уже умер? И как насчет мерсеритов, которые в тот момент держались за ручки ящичков? Что с ними сталось? Может, им необходима медицинская помощь?»
Рэй перестал играть на арфе и громко сказал в гудящий микрофон:
— Уилбур Мерсер пострадал. Мы предполагали, что так и случится. И все же это большая трагедия. Мерсер — святой.
Глен Голдстрин округлившимися глазами уставился на музыканта.
— Я верю в Мерсера, — продолжал Рэй, и все телезрители Соединенных Штатов Америки услышали его признание. — Я верю в его страдания и смерть. Это касается каждого.
Все! Сделано! Передача ушла в эфир помимо записи на пленку. На это потребовалось не так уж много храбрости.
— Молитесь за Уилбура Мерсера! — закончил он и заиграл на арфе в своем серо-зеленом стиле.
«Дурак, — подумал Глен Голдстрин. — Самоубийца! Положим в тюрьму сядешь не более чем на неделю, но ты же погубил свою карьеру!»
А Рэй играл на арфе и печально улыбался Глену.
