Диета старика

Не протягивай длинные руки,
Не страдай и забудь обо мне:
От него жду я ребенка
И уехать хочу поскорей.
Тихо скрипнул я только зубами.

На горячем моем скакуне,
Меж клубящейся зелени кладбищ,
Меж кривых искалеченных сосен,
Между скал, изнуренных жарою,
Я скакал. Бился тонкий шнурок.
Исступленные ветви хлестали
По открытому смуглому лбу.
И отчаянный ветер соленый
Оседал на суровом лице.
И в кармане измятого френча,
Закаленный в боях, тяжелел
Револьвер мой, заряженный туго…
Вот он - домик за диким погостом.
Я коня у крыльца привязал,
С громким стуком ударились двери,
Тихо всплыли фонтанчики пыли.
Эрих мышку кормил из ладони.
Ушки прозрачные нервно дрожали
Над искрошенною мелкою пищей.
Он посмотрел затаенно и нежно,
Мягкая тронула губы улыбка -
С детства знакомое мне искривлены;
Тонких и розовых губ на небритом
Пухлом лице с летаргическим взором:
'Эдгар… Какая приятная встреча…'
Я лишь нечаянно скрипнул зубами
И утонченное черное дуло
К белому лбу его быстро приставил.
Брызнули мыши с отчаянным писком,
Хвостики тонкие так и плясали,
Бантики яркие быстро мотались…
Только хозяин остался спокоен.
Та же улыбка таинственно млела,
Так же задумчиво ясные очи
Что-то в лице моем мирно искали.
'Эдгар… Какая приятная встреча…' -

Он повторил машинально и тихо.
'Эрих! - сказал я. - Если ты веришь
В жизнь запредельную, в вечного Бога,
То помолись же! Тебе наступает
В этой цветной, быстромеркнущей жизни
Смертный конец'. Он слегка усмехнулся:
'Милый мой Эдгар, конца не бывает…
Впрочем, поверь мне, ты выглядишь плохо.
Слушай-ка, спрячь эту грязную штуку,
Ибо она отвратительно пахнет
Смазочным маслом, физической смертью,
Сказочным вздохом, агонией мерзкой,
Аляповатой бульварного драмой.
Лучше присядь-ка вон там, у печурки,
Где только пыльный пробившийся лучик
Сонно лежит в притулившемся кресле.
И поболтаем. Об ангелах света,
Об озаренных небесных лужайках,
Об исполинских вертящихся тронах…
О непонятных и маленьких детях,
Что вдруг находят старинные знаки
Средь сорняков возле дальней ограды…'
Тут он поднялся. Высокий и толстый,
Весь колыхаясь, в запачканной рясе,
С медным крестом на груди, величавый,
Гордо стоял он, смеялся все громче,
Взгляд же его прожигал меня больно
Невыносимой, бездонной любовью…
Я заорал, отвратительно корчась:
'Эрих! Прости!!!' - и сведенной рукою
Выпустил прямо в него всю обойму.
Рухнул он. Громко ломались предметы.
Выстрелы лопались звонко и страшно,
Пыль поднималась клубящейся тучей
Полупрозрачной, где тускло мерцали

Пыльные лучики теплого солнца,

Косо лежащие в комнате ветхой.
Вдруг все затихло. Я корчился долго.