Здесь каждый падает и всякий тянет всех, И утомление здесь самый тяжкий грех. Без магии наш мир как островок Угрюмый и безлиственный. Над ним Нет звезд и солнца - только смрад и дым. Я из каббалы выудил законы Орудий, денег, сил, властей, труда. Я вплел в них горечь сна и царственные стоны Зернистых масс, не знающих стыда. Я опьянил их будущим, как это Пророки делали. Я показал им свет. Но, уходя от них, я чувствовал, как где-то Ворочается некто… Слово 'нет' Шестнадцать раз застряло на устах (А в трепетной душе застряло слово 'Ах', Как зимний путник в блеющих стадах). Огромен, тих, массивен и бескрыл, Ко мне сквозь тьму какой-то тяжкий гость Издалека как будто шел иль плыл… Но я, как дитятко, не ведал страх и злость. Я в круг вошел. И книгу приоткрыл. И имя произнес, которое любил. О рабби Лейб! В морщинках и лучах Лицо твое качнулось надо мной, Как водопад прозрачно-ледяной. Открылся древний рот в сверкающих снегах Огромной бороды. Я слышал запах роз - Ты был внутри цветущ, как райский сад, Я чувствовал биение стрекоз, Я видел бабочек, свеченье летних глаз. Погиб от розы ты, ты жертвой стал любви К цветочным ароматам. И аскет Не удержался, видя розы цвет, И наклонил благочестивый нос К душистым лепесткам коварных роз. Ах, Женни, ты мне розочку сорви, Но только ядовитой не дари! Ведь я и.так умру, понюхавши чуть-чуть, Успевши странный аромат вдохнуть. И рабби Лейб погиб, а он ведь был святой. От мира отрешился. А со мной Что станется? Ведь я так трепетлив! Чего уж там, совсем я не аскет. Да, я люблю горячий солнца свет И дальние прогулки в летний день - Пешком идти, сменяя жар и тень, Хотя я полон и чуть-чуть потлив. Люблю потом над током быстрых вод Присесть в траву. Со лба прозрачный пот Платочком белоснежным отереть, Плеваться сонно в реку и смотреть, Как робкая слюна уносится волной - Так наша жизнь, заброшенная в мир, Уносится теченьем в мир иной. Люблю поесть, люблю субботний пир, Еврейских блюд пленительную нежность. Вкус шалета! Вкус рая, господа! В нем все оттенки чувств, в нем нега и безбрежность. Да, Генрих Гейне прав, что шалет - не еда, А заповедь. Молитва, песнопенье. А то мгновение припомните, когда На пристальных губах рассыпется печенье - Хотя бы кихелах, - и наш язык проворный Все крошки сладкие затягивает в рот, Который, вкусу нежному покорный, Уж венчик сладостный жует! Но и французской кухне я не враг: Намеки устриц, склизкий смех улиток, И красное вино, и элегантный свиток Пространного и щедрого меню… Я сыр на фрукты бережно меняю, И в сторону десерта уж клоню, И тучному салату изменяю С пирожным - преждевременным, как лето, Чьим дремлющим теплом весна уже согрета. В былые годы я ходил к блудницам, В зеркальных залах с ними танцевал, Смотрел в глаза их сонным, жирным шпицам, Изнеженные пальцы целовал. На плечи подавал скабрезный мех - Меня волнует грешной шиксы смех! Еще люблю народное бурленье, Неясный гул, толпу на площадях, Внезапный гнев, неясное стремленье И хруст стекла, истоптанного в прах.
