Я познакомился с кругом КД (точнее, с некоторыми из его членов) в 1986 году, когда он начал выходить из андеграунда, но недавняя принадлежность к элите репрессированных еще давала о себе знать. Правильнее сказать так: сначала я познакомился с А. Монастырским, В. Сорокиным, Н. Панитковым, а уже потом, от них, узнал, что существует круг КД, архив МАНИ и т.д. Такое относительно позднее вхождение лишило меня права рассматривать новую среду как семью.
Тогда я работал над коллективным трудом «Советское общественное сознание», который, как это обычно бывает с грандиозными замыслами, так и остался нереализованным. К нему восходят такие словосочетания, как «речевая культура», «коллективная телесность» и т.д. К моему приятному удивлению, познакомившись с Монастырским, Кабаковым, Сорокиным, а потом и с членами будущей МГ, я понял, что они в своей области делают нечто подобное тому, что стремился делать я сам: работают с местными реалиями, не забывая о международном контексте, тем самым делая их переводимыми на понятный не только для узкого круга язык. Стараясь при этом минимально жертвовать специфичностью именно этих реалий, мифологем именно этого общества. Это помогало мне преодолевать существовавшее тогда -да и сейчас существующее в других формах - чудовищное зияние между историей философии (аккуратными монографиями о том, к чему уже не надо никак относиться лично) и научным коммунизмом (описанием советского общества в идеологических терминах, вне его реального функционирования). В работе с советскими реалиями тогдашнее концептуальное искусство оказалось более продвинутым, чем философия. Поэтому post factum я рад, что некоторые из изобретенных мной словосочетаний также вошли в новый контекст и стали его более или менее органической частью.
Главными очагами концептуалистского словообразования были, как видно из рейтинга, круг КД и МГ. Наиболее популярны самоназвания различных периодов: МАНИ, НОМА, СОЦ-АРТ и т.д. Они были также средообразующими (т.е. знаками, по которым члены определенной среды опознавали друг друга). Похожее значение имели термины «пустое действие», «полоса неразличения»(А.М.), «пустотный канон»(П.П.).
Важная мутация связана со способом словообразования МГ. Исключения -прежде всего НОМА и «Шизокитай» Пепперштейна - здесь только подтверждают правило: большинство неологизмов изобретается МГ в расчете на внутреннее («галлюциногенное») потребление, причем изобретается в таких количествах, что возникает подобие собственного языка внутри языка (к чему-то подобному внутри футуризма стремился Хлебников с его «самовитым словом»). Но в одном МГ продолжала концептуальную традицию, восходящую к отцам-основателям: она работала одновременно с визуальными и речевыми (литературными) знаками, постоянно перекодируя одни в другие. Думаю, отдаленные отзвуки этого аутического перекодирования сказались и еще скажутся в группирующейся вокруг дискотек молодежной культуре Москвы.
Создание словаря показывает, что, при всей преемственности, языков московского концептуализма множество, хотя позднейшие слои опосредованно взаимодействуют с более ранними, даже если на первый взгляд кажется, что они автономны и самодостаточны. Постепенно нарастает идиосинкразическое словотворчество галлюциногенного типа, ориентированное прежде всего не на эстетику, а на то, чтобы удерживать «согласованную реальность» на удобном для грезящих почтительном расстоянии.
В результате понимаешь, что в московском концептуализме, этом почтенном художественном течении, до настоящего времени-и притом не только по не зависящим от него внешним причинам - сохраняется остаток, след, нечто, принципиально не поддающееся музеефикации. Можно на выбор видеть в этом источник торжества и/или фрустрации.
Москва, 14 апреля 1999 г.
Иосиф Бакштейн. О месте московского концептуализма в истории русского искусства
История послевоенного русского искусства сложилась таким образом, что только Московский Концептуализм смог предложить систему представлений, составивших альтернативу официальному Советскому искусству и способных вернуть русское искусство в орбиту интернационального арт-мира.
Это течение стало своего рода «русским постмодернизмом», достаточно оригинально синтезировавшим целый ряд направлений западного искусства, таких, например, как сюрреализм, поп-арт, концептуализм, искусство перформанса. Поэтому справедливо утверждение о том, что в течение последней четверти завершающегося века понятия Московский Концептуализм и Современное Русское Искусство являются синонимами.
Это утверждение верно еще и потому, что по масштабности, а главное, по конвертируемости- интерпретируемости в терминах интернациональной эстетики Московский Концептуализм сопоставим только с тремя другими важнейшими явлениями в истории русского искусства последних ста с небольшим лет: движением Передвижников, Классическим Русским Авангардом и Социалистическим Реализмом. Только эти четыре художественных явления имели четко разработанные, в многочисленных манифестах заявленные идеологические программы.
Последовательная полемика с Академией сделала Передвижничество первым в русской истории примером «Неофициального Искусства», искусства с хорошо осознанными социальными задачами, примером независимой творческой группировки, первым, так сказать, Коллективным Действием русских художников.
Московский Концептуализм часто называют Вторым Русским Авангардом, подчеркивая его преемственность по отношению к отечественной модернистской традиции, к идеям и произведениям К. Малевича и В. Татлина, с тем, однако, существенным уточнением, что, скажем, супрематизм явился утопической радикализацией идей модернизма, а Московский Концептуализм - антиутопической. В то же время именно идея политизации эстетики, политической ангажированности искусства и объединяет оба Авангарда.
Московский Концептуализм находится в определенной эстетической зависимости от Социалистического Реализма - причем не только в том смысле, что этот вид Реализма был основным, наряду с поп-артом, источником происхождения Соцарта. Совращающее обаяние идеологического языка Советского искусства, его визуальной иконографии до сих пор вдохновляет В. Сорокина, П. Пепперштейна и многих других представителей Школы.
Любое историко-художественное явление имеет определенный период, когда это явление находится в зоне актуальности. Подобный период для Московского Концептуализма оказался достаточно длительным, можно сказать, что он продолжается до сих пор.
Парадокс состоит в том, что актуализация идей Московского Концептуализма происходит на фоне его прогрессирующей музеефикации. Но даже став классикой, Московский Концептуализм остается радикальным движением, постоянно порождая неконвенциональные ситуации.
«Длинное дыхание» Московского Концептуализма, наличие нескольких поколений среди его представителей представляется совершенно закономерным. Возникнув в самом начале 70-х в работах И. Кабакова и его младших современников В. Комара и А. Меламида, Московский Концептуализм и сегодня адекватно воспроизводит свои модели и схемы в произведениях и текстах группы МГ и целой плеяды молодых художников, на которых уже МГ оказала решающее влияние.
Из всего сказанного следует, что значение Московского Концептуализма определяется тем, что это не только художественное явление, пусть и достаточно яркое. Скорее, мы имеем дело с глубоко эшелонированной интеллектуальной структурой со своей философией, теорией и многочисленными эстетическими практиками.
Юрий Лейдерман. Этика дополнения
