Неизвестный солдат

хилыми, жалкими деревцами. Из землянок вышло несколько солдат, среди них унтеры и один лейтенант. Лица у них были равнодушные, и он снова подумал: нет, это не Россия. Все здесь было до ужаса само собой разумеющимся. У солдата, направившегося к ним, висел на плече автомат, он курил трубку. Ему всегда казалось, что когда они окажутся на передовой, на самой настоящей передовой, все будут смотреть на них с презрением, потому что они ни разу не участвовали в боях. Но никто с презрением на них не смотрел, скорее равнодушно и немного с жалостью.

Как здорово они разыгрывают здесь войну, подумал он. Все удивительно взаправду, хорошо бы и стрельба была взаправду, тогда меня скоро убьют. Тошнота так и не отпустила, раскалывалась голова, кисловатая, омерзительная дрянь поднималась откуда-то из нутра, подступала к горлу, казалось, она заполняла все сосуды, все клетки тела. Он старался глубже дышать, на какие-то доли секунды свежий воздух дарил облегчение. Удивительно взаправду они играют, подумал он, погому что солдат, подошедший к ним, направился теперь к унтер-офицеру и бросил:

— На третью.

— Слушаюсь,— ответил унтер-офицер, и солдат взглянул на него с изумлением.

— Тогда двигай,— сказал он и прямиком направился в лес, а за ним унтер-офицер и все они строем. Со своим ящиком боеприпасов он оказался предпоследним.

Пошатываясь, брел он за идущим впереди сквозь редкий буковый кустарник, и ему было чудовищно холодно и вообще невыносимо плохо...

Вдруг солдат, за которым они шли, бросился на землю, крикнул:

— Ложись!

В тот же миг впереди ударил миномет. Это было совсем рядом: он услышал жутковатый тихий свист, ощутил легкий порыв ветра, потом раздался взрыв и хилое буковое деревце надломилось, стало медленно падать. Он хорошо разглядел белую с зеленоватым оттенком мякоть расщепленного ствола. Взметнувшиеся вверх комья земли шлепнулись в жидкую грязь совсем рядом. Лежать было наслаждением. И хотя он точно знал, что все это взаправду, что они в России, в самом деле в России и уже почти что на передовой, он всем телом ощущал одно лишь наслаждение — лежать как следует вытянувшись. И пусть сырость и холод пробирают до костей, ему было теперь плевать.

Господи, взмолился он, сделай так, чтобы следующее попадание было в меня... Но солдат впереди уже поднялся и крикнул:

— Двигай!

Они потащились дальше и скоро достигли опушки. Солдат подождал, пока подтянулись замыкающие, и принялся что-то объяснять. Он слушал, не вникая, ему было наплевать, никогда прежде ему не было так на все наплевать. Теперь от холода он буквально стучал зубами. Перед ними расстилалось огромное, сплошь перепаханное взрывами поле, на нем выделялся обгоревший танк с красной звездой. А слева и справа от танка находились позиции. Все выглядело, как на учебном плацу. Обычные траншеи и окопы, и еще он увидел тот самый строчивший пулемет, только теперь его очереди словно звучали тише, чем когда они подъехали на грузовике. Пулемет стрелял по развалинам дома, стоявшего в конце поля, он увидел, как пули крошат глинобитную стену, как сыплется известка, и тут откуда-то совсем с другой стороны забил низкими, хриплыми, замедленными очередями другой пулемет, он бил прямо по опушке, где стояли они все. Приведший их солдат вновь растянулся на земле, теперь они не стали дожидаться, пока он крикнет: «Ложись!» — пуля уже зацепила одного из них, он лежал на земле и кричал, кричал ужасно, а пулемет все бил и бил в их сторону.

Он хотел броситься к товарищу, по голосу он узнал, что это Вилли, но двое уже лежали, согнувшись, рядом с ним и перевязывали раненую ногу. Он отчетливо услышал, как одна из очередей полоснула по мягкому стволу молодого деревца. Несколько отскочивших рикошетом пуль с жужжанием унеслись в неизвестность.

Увидев, что остальные осторожно отползают назад, он тоже пополз, хотя от усталости и тошноты все плыло перед глазами. Назад ползти было трудно, пулемет бил теперь по головам, и жутко было слышать, как пули позади вонзаются в мягкую лесную почву, в молодые буковые стволы, нанося свежие зеленовато-белые раны. А потом вновь ударил миномет, еще и еще, теперь разрывы слышались кругом, пополз жутковатый смрад, кто-то закричал, потом еще один. Он не разобрал, кто кричит, ему хотелось одного — уснуть, он закрыл глаза и тоже закричал, он кричал и кричал, не ведая, что бог уже услышал его молитву...