той комнате.
— Алло?
— Это я.
Слышно было, как на том конце поет Принс. Как всегда.
— Я так и думал.
— Почему?
Вопрос прозвучал резко. Так резко, что Сверре приготовился защищаться — как будто это он должен деньги и все никак не отдает их.
— Ну, ты ведь звонишь, потому что получил мое сообщение? — ответил Сверре.
— Я звоню, потому что просмотрел список принятых вызовов на моем мобильнике. И сегодня ты разговаривал с кем-то в двадцать тридцать. О каком сообщении ты там болтаешь?
— Про наш уговор. Я же в доле, и ты обещал…
— С кем ты разговаривал?
— А? Ну, там была женщина, на автоответчике. Робкая такая, твоя новая?
Ответа не последовало. Только тихое пение Принса: «You sexy motherfucker…» Вдруг музыка прекратилась.
— Скажи мне точно, что ты говорил.
— Я просто сказал, что…
— Нет! Точно. Слово в слово.
Сверре воспроизвел свои слова так точно, как только смог.
— Так и думал, что что-нибудь такое произойдет, — сказал Принц. — Ты сам не понял, как заложил всех нас, Ульсен. Если мы сейчас же не ликвидируем эту утечку, нам всем крышка. Ты понял?
Сверре Ульсен не понял ничего.
Даже сообщая, что его мобильник побывал в чужих руках, Принц говорил совершенно спокойно.
— Это был не автоответчик, Ульсен.
— А кто же?
— Так скажем, враг.
— «Монитор»? Кто-то из этих ищеек?
— Она, наверное, уже на пути в полицию. Ты должен остановить ее.
— Я? Да я просто хотел получить свои деньги и…
— Заткнись, Ульсен.
Ульсен заткнулся.
— Это ради дела. Ты боец или нет?
— Да, но…
— А настоящий боец должен заметать следы, так?
— Я просто был посредником между тобой и стариком, это ты…
— Особенно когда над нашим солдатом висит срок в три года, который стал условным только из-за какой-то формальной ошибки.
Сверре услышал, как сглотнул.
— Откуда ты знаешь? — начал он.
— Не важно. Я просто хочу, чтобы ты понял: тебе есть что терять — не меньше, чем мне и остальному братству.
Сверре задумался. О том, что ему нужно надеть.
— Куда подходить? — спросил он.
— На площадь Скяуспласс через двадцать минут. Возьми с собой все, что нужно.
— Не хочешь выпить? — спросила Ракель.
Харри посмотрел вокруг. Их последний танец был настолько страстным, что мог вызвать неоднозначную реакцию окружающих. Теперь он и Ракель сидели за дальним столиком.
— Нет, я завязал, — ответил Харри.
Она кивнула.
— Это долгая история, — добавил он.
— У меня есть время, чтобы послушать.
— Я хочу, чтобы сегодня вечером звучали только смешные истории, — улыбнулся Харри. — Давай лучше поговорим о тебе. Расскажи о своем детстве.
Харри думал, что сейчас она рассмеется, но она только едва улыбнулась.
— Моя мать умерла, когда мне было пятнадцать. Обо всем кроме этого я могу говорить.
— Извини.
— Извиняться не за что. Она была необычной женщиной. Но в этот вечер надо рассказывать только смешные истории…
— У тебя есть братья или сестры?
— Нет. Только я и отец.
— Значит, тебе пришлось оставить его одного?
Она удивленно посмотрела на него.
— Я знаю, что это такое, — продолжал Харри. — У меня тоже мать умерла. После этого отец целыми днями сидел в кресле и смотрел в стену. Мне приходилось буквально кормить его с ложки.
— У моего отца была сеть магазинов по продаже стройматериалов — он начал дело сам, и мне казалось, что он живет только этим. Но с той ночи, когда умерла мама, он потерял к торговле всякий интерес. Он все распродал, а потом и вовсе сдвинулся. Разогнал всех, кто его знал. Включая меня. И превратился в желчного, одинокого старика. — Она сделала неопределенный жест рукой. — У меня — своя жизнь. В Москве я познакомилась с молодым человеком, а отец сказал, что если я выйду за русского, то стану предательницей. Когда мы с Олегом приехали в Норвегию, отношения у нас с отцом были очень натянутые.
Харри вышел из-за стола и вернулся с коктейлем для Ракели и стаканом колы для себя.
— Жаль, что мы не были знакомы, когда ходили на лекции по праву.
— Я тогда был задирой, — ответил Харри. — Наскакивал на всех, кому не нравилась музыка, которую я слушал, и фильмы, которые я смотрел. Никто меня не любил. Да и я никого не любил.
— Мне сложно в это поверить.
— На самом деле это фраза из фильма. Ее говорит парень, чтобы проверить Миа Фарроу. В смысле, в фильме. Никогда не пробовал, как это звучит в жизни.
— Ну-у, — задумалась Ракель и отпила из бокала. — Думаю, попытка прошла удачно. Но… ты уверен, что это фраза не из другого фильма?
Они оба рассмеялись. Разговор перескочил на хорошие и плохие картины и концерты, на которые они ходили в свое время, и скоро у Харри сложилось о Ракели довольно целостное представление. Например, в двадцать лет она самостоятельно совершила кругосветное путешествие. А за Харри в эти годы из серьезных достижений числилась лишь неудачная попытка выехать за рубеж да первые серьезные проблемы с алкоголем.
Ракель взглянула на часы:
— Одиннадцать. Меня ждут.
У Харри замерло сердце.
— Меня тоже.
— Да?
— Да, моя пустая квартира. Тебя подбросить до дома?
Она улыбнулась:
— Не надо.
— Это по пути.
— Ты тоже живешь на Холменколлене?
— Рядом. Ну, почти рядом. Бишлет.
Ракель рассмеялась.
— Значит, на другом конце города. Тогда ясно, чего от меня хочешь.
