который занимался непосредственным утверждением персонала, написал рапорт об отставке. Браннхёуг уже и не помнил, как звали того молодого полицейского, но сотрудничество с Мейриком с тех пор шло со скрипом.
— Бьёрн! — Браннхёуг хлопнул в ладоши. — Теперь нам всем ужасно интересно, что ты хотел поведать миру. Валяй!
Браннхёуг скользнул взглядом по лицу соседки Мейрика. Мгновенно — но успел заметить, что та смотрит на него. Точнее, в его направлении. Однако взгляд ее был безразличным и отсутствующим. Вот бы поймать этот взгляд, разглядеть, что в нем таится! И эта мысль уносила его все дальше и дальше. Кажется, ее зовут Ракель?
Эпизод 5
Дворцовый парк, 5 октября 1999 года
— Ты умер?
Старик открыл глаза и увидел над собой очертания головы, но лица невозможно было различить из- за ослепительного светового ореола.
«Ты умер?» — повторил чистый, мелодичный голос.
Он не отвечал, потому что не понимал, наяву все это или во сне. Или, как предполагал обладатель голоса, он и вправду умер.
— Как тебя зовут?
Теперь голова исчезла, и вместо нее он видел кроны деревьев и голубое небо. Это сон. Как в стихотворении: «Сзади обнаженный лес весенний, а над ними бомбовозы вражьи»[3] Нурдала Грига. О короле, который бежит в Англию. Глаза снова привыкли к свету, и он вспомнил, что упал на траву в Дворцовом парке, чтобы немного отдохнуть. Должно быть, он заснул. Рядом на корточках сидел маленький мальчик и из-под черной челки смотрел на него своими карими глазами.
— Меня зовут Али, — сказал малыш.
Пакистанец? У мальчика был примечательный курносый нос.
— Али значит «Бог», — добавил малыш. — А что значит твое имя?
— Меня зовут Даниель, — улыбнулся старик. — Это библейское имя. Оно значит: «Бог мне судья».
Малыш посмотрел на него:
— Значит, ты Даниель?
— Да, — сказал старик.
Мальчик все глядел на него, и старик почувствовал себя неловко. Может, мальчик решил, что он бездомный, раз лежит здесь, на солнцепеке, в одежде, укутавшись шерстяным пиджаком, как пледом.
— А где твоя мама? — спросил он, чтобы избежать этого пристального взгляда.
— Вон там. — Малыш повернулся и показал пальцем.
Две крепкие темноволосые женщины сидели поодаль. Вокруг них, смеясь, возились четыре карапуза.
— Значит, я буду тебя судить, — сказал мальчик.
— Что?
— Али — это Бог, ведь так? А Бог судит Даниеля. А меня зовут Али, а тебя зовут…
Старик протянул руку и ухватил Али за нос. Мальчик весело взвизгнул. Женщины повернулись к ним, одна уже собралась встать, и он отпустил малыша.
— Твоя мама, Али, — старик кивнул в сторону женщины, которая уже шла к ним.
— Мамочка! — радостно закричал малыш. — Смотри, я судья! Я буду судить дядю.
Женщина прокричала ему что-то на урду. Старик улыбнулся ей, но женщина даже не взглянула на него. Она пристально смотрела на сына, и тот в конце концов послушно пошел к ней. Когда они уходили, она оглянулась, но казалось, не хотела замечать старика, будто он был невидимкой. Ему захотелось объяснить ей, что он не бродяга, что он был одним из строителей общества. Что когда-то он уходил на Восток, готовый сделать для мира все, хотя все, что он мог сделать, — это уступить другим место, бросить свое призвание и махнуть на все рукой. Но он не стал этого говорить. Он очень устал и хотел домой. Отдыхать — и больше ничего. Теперь за все должны платить другие.
Уходя, он не услышал, как мальчик его окликнул.
Эпизод 6
Полицейский участок, Грёнланн, 10 октября 1999 года
Кто-то с грохотом вошел в комнату. Эллен Йельтен подняла глаза.
— Доброе утро, Харри.
— Черт!
Харри пнул мусорное ведро, стоящее у его письменного стола, так, что оно ударилось о стену рядом со стулом Эллен и покатилось по полу, разбрасывая по линолеуму содержимое: неудачный черновик рапорта (убийство в Экеберге), пустую пачку из-под сигарет («Кэмел», с наклейкой «Tax free»), зеленую упаковку от йогурта «Доброе утро», газету «Дагсависен», старый билет в кино (на фильм «Страх и ненависть в Лас- Вегасе»), старый кассовый чек, банановую кожуру, журнал о музыке («МОДЖО», № 69 за февраль 1999 г. с группой «Куин» на обложке), бутылку колы (пластиковую, 0,5 л) и желтый стикер с телефонным номером, по которому он в свое время собирался позвонить.
Эллен оторвала взгляд от своего компьютера и рассматривала мусор на полу.
— Ты читаешь «МОДЖО», Харри? — спросила она.
— Черт! — повторил Харри, сорвал с себя пиджак и швырнул его через всю комнату в двадцать квадратных метров, которую он делил с Эллен Йельтен. Пиджак попал в вешалку, но свалился на пол.
— Что случилось? — спросила Эллен и, протянув руку, подхватила падающую вешалку.
— Вот что я нашел в почтовом ящике. — Харри потряс в воздухе документом.
— Похоже на приговор.
— В точку.
— То самое дело с «Деннис-кебаб»?
— Точно.
— Ну?
— Сверре Ульсену дали по полной — три с половиной года.
— Йес! Тогда ты должен радоваться.
— Я радовался около минуты. Пока не прочитал это.
Харри достал факс.
— Ну и?
— Когда Крун получил свою копию приговора сегодня утром, он в ответ предупредил нас, что собирается подать апелляцию из-за нарушений в судебной процедуре.
Лицо Эллен скривилось.
— Н-да.
— Он хочет полного пересмотра дела. Ты не поверишь, но этот подонок Крун потребовал повторного принятия присяги.
— Это на каких же основаниях?
Харри остановился у окна.
— Члены суда должны принимать присягу только один раз, когда их избирают. Но это должно произойти в зале суда до того, как начнется слушание. Крун заметил, что одна из присяжных — новенькая, а по оплошности судьи она не успела поклясться в зале суда.
