чертить: фас, вид сверху, вид сбоку, рамочка, в табличке допуски, материал… Боже, какое зло меня взяло. Был бы в школе токарный станок по металлу, сам бы выточил. А тут пришел 'спец' и вместо дела выкобениваться стал.
Говорю отцу: пап, ты кого привел? Кого ты водкой поил? Какой он спец, если даже не представляет, что это за деталь. Повернулся и ушел. Отец потом сказал - да, маху дал я с этим токарем. Пусть потом подойдет ко мне, попросит что-нибудь приварить… Я уж его заставлю рисовать чертеж стыка в фас, вид сверху и вид сбоку и вид с расстояния десяти километров. Ты смотри так со старшими больше не разговаривай. Есть у меня паренек, который сделает тебе гнезда, в учениках у меня ходит. И сделал паренек гнезда. Я потом дал ему прокатиться на карте. Сейчас этот паренек специалист высшей квалификации, который, как и мой отец, имеет личное клеймо как показатель высшего качества работы.
Нас с детства втягивали в экономическую жизнь страны. Каждый учебный год начинался уборочной кампанией. Убирали картофель или турнепс в пригородных колхозах. Труд совершенно бесплатный, на одном энтузиазме и осознании того, что делаем общественно-полезное дело.
Когда погода хорошая, и трудиться в поле приятно. А когда начинают идти дожди или снежок, то сразу почему-то хочется в школу, в теплый класс послушать какую-нибудь сложную теорему по геометрии или покрутить электрофорную машину в классе физики, пока наш классный руководитель разбирается с расписанием в учительской.
В 1967 году я окончил среднюю школу, будучи твердо уверенным в дальнейшей военной карьере. В этом не сомневались и мои родители, и преподаватели в школе. На всех вечерах по случаю годовщины образования ВЛКСМ школьная самодеятельность ставила сценку о юной комсомолке, попавшей в лапы к врагам (то к фашистам, то к белогвардейцам в зависимости от настроения школьного комитета
ВЛКСМ). И обязательно белогвардеец (фашист) должен тушить об ее руку горящую цигарку. Белогвардейцем (фашистом) в военной форме как всегда выступал я. Мне же персональным распоряжением директора единственному было позволено курить в стенах школы во время выступления. Форму брали в конвойной части. Сценка всегда проходила на 'ура'.
Еще в школе мне довелось прочитать роман Леонида Соболева
'Капитальный ремонт' о событиях на российском флоте в самый канун первой мировой войны и о судьбе юного гардемарина Юрия Левитина.
Гардемарин - дословный перевод - морской гвардеец, учащийся выпускного класса Морского корпуса, кандидат в офицеры. Книга написана очень интересно в стиле социалистического реализма с классовой подкладкой: драконы-офицеры и благородные революционные матросы. По прочтению книги путаница в голове была полнейшая. По своей классовой позиции, как сын рабочего, я должен был восхищаться революционной деятельностью матросов, не выполнявших боевые приказы и вредивших делу поддержания в боевой готовности линейного корабля
'Генералиссимус граф Суворов Рымникский', ненавидеть профессионала морской службы лейтенанта Николая Левитина и других офицеров линкора за то, что они не давали послаблений матросам в исполнении воинского долга. А выходило почему-то наоборот: симпатии были на стороне офицеров, не всех, конечно, но большинства.
Время прочтения книги по случайности своей совпало с выступлением на Балтике капитана третьего ранга Саблина, политработника, члена
КПСС, взявшего на себя командование сторожевым кораблем и обратившегося с воззванием о необходимости реформирования советского и партийного строя. Капитан Саблин был расстрелян. Так почему же я должен восхищаться саботажем революционных матросов и негодовать по поводу капитана Саблина. Почему я в шестидесятые годы должен восхищаться советскими морскими офицерами, которые, как и 'драконы' царского линкора, живут в отдельных каютах и питаются в кают-компании. А это оттого, что на царском линкоре матросы были наши, а офицеры - не наши. А на наших кораблях - и офицеры, и матросы - все наши.
Точку поставил Валентин Пикуль в романее 'Моонзунд'. Офицер - опора государства. И от того, насколько крепка эта опора, настолько и крепко государство. Сейчас, по прошествии определенного количества лет, я твердо знаю, что русский офицер, где бы он ни был, должен твердо придерживаться присяги и решительно пресекать поползновения революционного типа в армии, любыми дозволенными средствами.
Уважают только твердого офицера. В книге Софьи Федорченко 'Народ на войне' приводятся слова солдат о своих командирах в Первую мировую войну. Хороших оценок нет, надо понимать, что за хорошие оценки г-жа Федорченко исправлялась бы в лагерях. Но одно бросилось в глаза.
- 'Закурил я папироску, ноги заломил, а его перед себя поставил, бровью грожуся. Стараюся по его делать - не выходит. И этому делу долгие годы учиться надобно'.
- 'Со мною добрый был, всему обучил: не бояться, честь свою понимать. Все это помню, а начну говорить - сейчас вокруг себя плохое-худое выискиваю; счеты, видимо, сводим'.
- 'Офицеру теперь одно дело осталось - солдату угождать. Верить ему не можем, жалеть его не за что, а угодит ли с непривычки - очень еще не знаю'.
Это надо помнить каждому офицеру. Любые революционные потрясения слово в слово повторят все то, что мы уже проходили в начале двадцатого века. Другого призвания у офицера, как 'слуга царю, отец солдатам' нет и не будет.
Всякое послабление в исполнении воинских Уставов грозит перерастанием в анархию и новым 1917 годом. А от некоторых наших демократов и коммунистов, засевших в Думе, вполне можно ожидать нового приказа N 1 об отмене воинских приветствий и создании ротных, батальонных, полковых, дивизионных и армейских комитетов, который будет началом конца армии и развертывания новой гражданской войны в
России, где белыми будут патриоты России, а красными те, кто уже был красными, кто разворачивал красный террор и массовые репрессии в отношении русских людей, не согласных с ними. Сколько волка ни корми морковкой, он все равно в лес смотрит. Куда большевика ни целуй - всюду ж…па.
Есть у меня мысли добавить в эту книгу отдельную главу о природе русско-советского-русского офицерства. Я представляю, какой мохнатый вой взнесется в небо от тех, кто каждое утро достает билет с
Лениным, бьет поклоны портрету Сталина с лампадкой и как заклятия произносит молитву: 'Партия - ум, честь и совесть нашей эпохи.
Учение Ленина-Сталина сильно, потому что оно верно. Верной дорогой идете товарищи. Наше дело правое - мы победим'. Кого? Вот главный вопрос.
В. Маяковский о них еще в 1923 году писал:
'Чье сердце октябрьскими бурями вымыто, кому ни закат, ни моря револицые, тому ничего, ни красот, ни климатов, не надо - кроме тебя,
Революция.'
Новые большевики хотя и отличаются от прежних своей респектабельностью, государственными 'мерсами' и 'ауди' с мигалками, имеют больше опыта, чем их прародители, но сущность их не изменить ничем. Эти покажут себя постепенным сворачиванием новой экономической политики ликвидацией класса эксплуататоров в городе и в деревне, проведением новой Великой культурной революции и воспитанием человека коммунистического общества.
В нашем юношестве 'мы ехали шагом, мы мчались в боях и 'Яблочко' песню держали в зубах. Дан приказ
