Перед тем, как открыть дверь, Мишка все же признался:
- Я был неправ, дядь Сереж…
- Я тоже, - в свою очередь признался я.
*34.*
- Похоронила я Лешу, - горестно произнесла Анюта.
- Он сильно мучился?
- Да. На наркотиках сидел. Боли невыносимые были.
- Кто-то еще помогал?
- Нет. Только мы с братом. Не было у Леши никаких родственников кроме нас с Гошей. Только жена у Леши была. Сына своего они в восемьдесят шестом похоронили. Погиб в Афганистане. Военным он был.
Офицером. А больше у них детей не было. Маруся, вдова Лешина совсем расписалась. У нее у самой здоровья-то никакого, а как Леша умер…
Вот я и задержалась. Гоша на себя похороны взял, поминки, а я за
Марусей ходила… Ну, да ладно. Пусть братику моему земля пухом будет.
Мы выпили, помянули Аниного брата.
- Вы то-тут как без меня справлялись? - спросила Анюта. - Мишка сказал, что у вас все нормально. О своих успехах в вечерней школе рассказал.
Я взглянул на Мишку, посмотрел в черные его глаза-виноградины, в которых читалось напоминание: 'Дядь Сереж, мы договаривались', и ответил:
- Да. У нас все нормально.
Мы еще посидели немного, помолчали. Анна посмотрела на часы.
- А тебе к скольки в школу? - спросила у Мишки.
Мишка тоже посмотрел на часы. На настенные. Я заметил, что свои ручные он снял.
- Ух, ты! - Мишка хлопнул себя по лбу. - Чуть не опоздал! Побегу.
- А ты почему не на работе? - строго спросила Анна у меня, когда
Мишка убежал.
- А у меня сегодня нерабочий день. - Я встал из-за стола. -
Пойду, пожалуй, тоже. А ты отдыхай с дороги. Намаялась.
- Да я в самолете вздремнула… Ты останься, Сережа. Посиди немножко. Муторно мне одной.
- Хорошо. Только Мишку в школу провожу.
Мишка был уже в дверях.
- Ты точно в школу? Не в бега?
- В школу. Я больше убегать не буду. Ты прости меня дядя Сережа.
Я вроде как не в себе был вчера. Побродил по городу, подумал… Я больше так не буду… поступать.
- А часы-то твои где?
- Есть захотел. Продал, чебурек купил.
- Ладно, давай, дуй в школу… Чебурек!
- Я побежал! - и Мишка поскакал вниз по ступеням.
- Эй, чебурек! - окликнул я его. - Из школы придешь, что есть будешь? Что тебе приготовить?
- А все равно!…Суп с фрикадельками.
Я вернулся к Анне. Она сидела за столом задумчивая, грустная.
- Посиди со мной, - попросила она. Я сел, плеснул в рюмки.
- Помянем?
Анюта кивнула головой, но, взяв рюмку в руки, только пригубила и поставила ее на стол. Я тоже только пригубил.
- Я когда Лешу схоронила, - начала она, - посмотрела на Марусю.
Жалко ее, совсем одна осталась. Соседи… Соседи - люди не родные. У них свои заботы, свои проблемы. Мы с Гошей пожили у нее, да и уехали. А она одна осталась. Плохо бабе одной. Не должна баба одна жить. Был бы сын… Вот у меня тоже… Брат есть, родная кровь.
Вернулись домой, он к себе уехал. Понятно - его семья ждет. Мы с ним брат с сестрой, а как те же соседи. Встречаемся иногда. Часто, но все равно - иногда. Гоша уехал, а я домой пришла - пусто, холодно. К тебе в дверь позвонила, Мишка открыл. Я его как увидела… - Анна подняла на меня глаза. - Я помню, как ты Зоиньку любил. И сейчас любишь…
Я положил свои руки на Анютины. Они были теплые, даже горячие.
- Не говори ничего, - сказал я ей ласково. - Теперь у меня другая семья. Это ты и Мишка.
- Правда? - с надеждой в голосе спросила Анюта.
- Правда. Ты и Мишка. А Зоиньку, конечно, я всегда буду помнить.
- Конечно…
Вечером, когда мы с Аней и Мишкой на моей кухне уже заканчивали ужинать - доедали любимый Мишкин суп с фрикадельками - пришел
Платон. Как всегда в его руках был кейс.
- Привет, Платон, - по-свойски поздоровался Мишка, - суп с фрикадельками будешь?
Платон посмотрел на часы и сказал:
- Поздновато для супа. А чайку выпью с удовольствием.
- Может, кофе? - предложила Анюта.
- Можно и кофе.
Мишка посидел с нами недолго. Я видел, что ему ужасно хочется баиньки - его черные, обычно широко распахнутые глаза-виноградины стали похожи на две недозревшие маслины. Устал и не выспался этой ночью. Его усталость была видна всем, но Мишка не уходил - клевал носом, но сидел. Платон строго сказал:
- Детское время кончилось. Иди-ка дружок спать, а то за столом уснешь. А мне с твоими… с дядей Сережей и с тетей Аней поговорить нужно.
Я отправил Мишку в его комнату. Через минуту зашел - Мишка спал без задних ног, из-под одеяла, там, где была его голова, выдувалось легкое ровное дыхание. Одежда была аккуратно сложена на стуле. Я постоял немного, прислушиваясь к Мишкиному сну и вернулся на кухню.
Платон раскрыл свой кейс и выложил на стол что-то тугое, замотанное в прозрачный полиэтиленовый пакет. Это были доллары, я разглядел через полиэтилен зеленовато-серые пачки.
- Это Мишкина квартира.
- Нашел-таки этих мошенников?
- Нашел. Бывшего директора и владельца фирмы. Он не мошенник, просто - порядочная сволочь.
- И отнял у него деньги?
- Грамотно наехал, - поправил меня Платон. - Но предварительно собрал кое-какие материалы. И на фирму, от которой он избавился и на него самого. Пришлось поездить. Нашел главного бухгалтера, секретаршу, еще кое с кем поговорил.
- Платон, но это же шантаж, - не особенно активно возмутился я. -
Или как - рэкет?..
- Если действуешь в благих целях, то подобную акцию неправильно называть шантажом и уж тем более рэкетом. Мишка получил финансовую компенсацию за незаконно отнятую у него квартиру. Надо было бы еще за Мишкиного отца у этого гада потребовать, но…
- А что, там и, правда, был криминал? Мишкиного папу убили?
- Да нет. Он сам умер. Его не ножом зарезали, не ядом отравили, не из пистолета застрелили. Он умер от сердечного приступа, а вот приступ ему директор организовал.
- Как это?
- Дело в том, что Андрей Ильич Петров был действительно фирме должен. Он ведь Мишку в школу
