– Есть ли у нас в Шавыринском стол находок?
– Нету, – уверенно ответила Соня. – У нас в Шавыринском никогда не было стола находок. Открывали?
– Нет, – ответила я, снова щелкнув пультом.
– Зря.
– Вещь чужая.
– Но ведь хозяина нет, – возразила Соня, присев на корточки и поглаживая бархат футляра ладонью. – А что, если в ящике взрывное устройство?!.
– Какие глупости, Соня! – рассмеялась я.
– Зря смеетесь! – обиделась почтальонша. – Японцы во время войны такие штучки выделывали! Вот мой брат Владимир Викторович был сапером во время войны…
– Война пять лет назад закончилась! – прервала я. – И потом, если в ящике бомба, зачем его открывать? Ведь взорвется же! В ваших словах нет логики!
– Это верно, – согласилась Соня, убирая от ящика руки. – Логики мало… Может быть, брата позвать?.. И потом, что будете делать с футляром?
– Не знаю, подожду несколько дней, вдруг хозяин объявится. А брата звать нет необходимости.
– Может, и объявится, – согласилась почтальонша, раскланиваясь в дверях. – Вы бы хоть газетку какую выписали или журнальчик иллюстрированный!
– Так у меня же теперь телевизор!
– Телевизор телевизором, а пресса прессой! Ну да дело ваше!
Соня ушла, а я четыре часа кряду просидела перед телевизором, смотря наперебой все каналы, отрывая по пять минут от каждого, словно боясь пропустить что-нибудь интересное, чего уже никогда не увижу.
Поздним вечером, лежа в своей кровати, я прислушивалась к звукам осеннего дождя. Люблю осенний дождь. Есть в нем какой-то драматизм, какое-то бесконечное уныние, тоска по потерянному цветению. Тихое 'ш-ш-ш-ш' за окном убаюкивает, и кажется, что все цветные минуты жизни уже позади, что осталось время лишь для того, чтобы осмыслить красочные мгновения и признаться – принесли ли они тебе удовлетворение или оставили даже воспоминания обездоленными… Ах, далее я заставляю себя не думать, так как очень боюсь неутешительных для себя признаний. В такие минуты хочется безудержно рыдать, ища мокрым носом руки матери, тыкаться ей в грудь, чтобы она защитила тебя, приласкала, отогнав лишь одной улыбкой твои проблемы и посмеявшись над ними, как над несуществующими мифами, успокоила бы, что жизнь твоя только начинается, что все еще впереди, и радости еще придут, и настоящие невзгоды…
Моя грусть по матери постепенно прошла, растворилась в тихом шорохе дождя, оставив лишь сладкое, щемящее чувство жалости к себе. Так жалеет себя ребенок, которого несправедливо обидели, и он обещает еще всем доказать свою исключительность.
Ах, мамочка моя, мамочка!
Неожиданно странный звук привлек мое внимание. Как будто что-то треснуло или надломилось.
Может быть, кто-то ходит под окнами? – предположила я и замерла, вслушиваясь в улицу. – Какая- нибудь веточка хрустнула под ногой незнакомца?..
Но все было тихо в природе, лишь стекала с неба вода, унося в недра земли следы осеннего тления.
Вероятно, мне показалось, успокоилась я и почти уже заснула, как вдруг звук повторился, и на сей раз я поняла, что рожден он вовсе не за окном, а происходит как раз в моей комнате.
Бывают такие моменты, когда пугаешься совершенно жутким образом, когда захватывает все твое существо волна ужаса и никакие вмешательства рассудка не способны удержать тебя от животного страха. Ты находишься во власти химических процессов и цепенеешь до тех пор, пока организм не привыкнет к адреналину.
Именно таким образом испугалась я. Сжав простыни, приподнялась на руках в кровати и с раскрытым ртом ждала то ли повторения звука, то ли появления в своей комнате чего-то ужасного. Шея моя вспотела, живот окаменел, а глаза вглядывались в темноту, напрягаясь до лопающихся сосудов, стараясь вычислить в ночи место, где прячется это 'что-то' и откуда последует нападение.
Надо включить свет! – вертелось у меня в мозгу. – Включить свет!
Но вместе с этим я боялась даже шевельнуться, словно надеялась, что, если замру, меня не смогут обнаружить, как будто моя неподвижность станет лучшим камуфляжем и спасет меня.
Щелк, щелк! – раздалось в комнате отчетливо.
Такой звук получается, когда щелкают пальцем о палец, подзывая кого-нибудь. Глаза у меня были на мокром месте, сердце трепыхалось, я хотела закричать, но горловой спазм помешал это сделать, я лишь зашипела отчаянно, зажмурилась и приготовилась к самому ужасному.
Щелк, щелк!
– Мамочка, мамочка! – зашептала я.
Щелк, щелк! – казалось, раздавалось над самым ухом.
Да что же это в самом деле! – внезапно разозлилась я. – Какого черта я испугалась! Да и кого, в конце концов!
Я открыла глаза, нащупала рукой выключатель и с силой нажала на кнопку, впуская в комнату свет. Второй рукой я инстинктивно прикрыла лицо, как бы защищаясь от предполагаемого удара, но, когда стоваттная лампочка осветила все углы, обнаруживая в каждом привычную пустоту безо всяких угроз и
