приезжают в наши царства, неправо тебя извещают своих ради прибытков».
Глава четырнадцатая
КАКИМ ОБРАЗОМ ГОСУДАРЬ ДОЛЖЕН ИСПОЛНЯТЬ СВОЕ СЛОВО
Только что встало солнце, и первые лучи его ударили в разноцветные стекла спальни Марьи Годуновой. Дни стояли солнечные, однако морозы еще держались. Наступил апрель.
Борис Годунов, в белой полотняной рубахе и портах, босой, сидел задумавшись на мягкой лавке. Проснулся он еще затемно и все сидел так, устремив невидящий взор на стену. Уж десять дней правитель плохо спал, плохо ел и держался рукой за левый бок.
Солнечные лучи осветили его лицо, яркую вышивку на вороте рубахи. Годунов зажмурился, закрыл глаза ладонью.
— Борюшка, — услышал он сонный голос жены, — ты опять не спишь?
Раздвинув занавески и нащупав теплой ногой сафьяновую скамеечку, Марья Григорьевна спустилась с кровати, подошла к Годунову.
Правитель молчал, нахмурив брови.
— Бочок болит, драгоценный мой? Я сейчас за лекарем пошлю, — всполошилась жена.
— Не надоть, — властно произнес Годунов и добавил: — Душа у меня болит.
— Расскажи мне, Борюшка, о чем мыслишь. Поведай мне. Авось полегчает, горе пополам разделим. Хочешь, почешу головку твою?
— Ладно, почеши.
Мягко ступая босыми ногами по цветастому ковру, правитель подошел к кровати, постоял, подождал, пока жена уселась, и лег, положив свою большую голову ей на колени.
Марья Григорьевна сноровисто принялась за дело, орудуя костяным гребнем.
Вычесывать голову — это занятие любили все на русской земле, от младенца до старика, от простого мужика или бабы до царских величеств. Борис Годунов не был исключением. Испытывая наслаждение, он закрыл глаза и полностью отдался на волю ловких ручек своей жены.
— Отец наш Григорий Лукьянович, — говорила Марья Григорьевна, — лысый был, ни единого волоса на голове, а бороду любил вычесывать. Меня просил, я еще маленькая была… «Ты, говорит, Машенька, возьми гребень либо пальчиками мне бороду расчесывай». Поднимет бороду кверху и лежит, глаза зажмурив, вот как ты сейчас.
Годунов что-то хмыкнул в ответ.
— И я чешу ему бороду, пока не заснет.
— Скажи, Марья, — помолчав, спросил Годунов, — как после казни Григорий Лукьянович себя чувствовал? Ведь другой раз друзей приходилось на дыбу поднимать. Вчера с ними хмельное пил, обнимался, а завтра голову рубил. Не мучила его совесть?
— Государское дело… Не для себя отец старался, а для царя, для пользы всей земли нашей. Для чего ему мучиться?
— И спал он хорошо?
— Изрядно. Как голову на подушку положит, глядишь — и заснул.
— А у меня нрав другой. Ежели вижу, что плохо делаю, всегда мучаюсь. А паче, ежели одно говорю, а делаю другое. Боюсь, покарает меня отец небесный.
Марья Григорьевна перестала прочесывать волосы мужу.
— Опять у тебя что-то случилось. Заговор новый? Чуяло мое сердце! Расскажи, Борюшка.
Годунов ответил не сразу.
— Не знаю, что с Марией Володимировной Старицкой делать… с королевой ливонской.
— А что она?
— Она ничего, да люди возле нее шептаться стали. Голоса подают: в нашей-де королеве и в дочери ее царская кровь.
Марья Григорьевна сразу поняла, в чем дело.
— Для чего ты ее в Москву привез? Пусть бы в Риге нищенствовала.
— Здесь она в моих руках, что захочу, то и сделаю.
— А раз так, почему себя мучаешь?
— Я ей слово дал на мирскую жизнь, а дело велит в монастырь ее постричь. Женщина она молодая…
— Постриги ее в глухой монастырь, и чем скорее, тем лучше, — твердо сказала жена. — А сомневаешься, я тебе книгу латинскую почитаю. Сочинение Николая Макиавелля. Там место есть особливое.
Годунов открыл глаза, оживился:
— Откуда книга сия, Машенька?
— Андрей Яковлевич дал. В посольском приказе перетолмачили с римского. Сказывал, весьма любопытная книга. А перебелил дьяк Васильев.
— Прочитай страничку, послушаю.
Марья Григорьевна взяла с полки толстую книгу, раскрыла, перевернула несколько страниц.
— Ну вот, Борюшка, написано тако:«Каким образом государь должен исполнять свое слово».
— Читай.
«Всякий легко поймет, как похвально, если государь всегда верен своему слову и действует всегда прямо и без лукавства. В наше время можно убедиться в том, что бывали государи, прославившиеся своими делами, которые не придавали никакого значения верному исполнению своих обещаний и умели лукавством затемнить правильную оценку своих действий. Случалось даже, что подобные государи выигрывали более, нежели те, которые основывали свои действия на правде и справедливости…»
Марья Григорьевна остановилась и посмотрела на мужа.
Борис Годунов внимательно слушал.
«Существуют два способа действия для достижения целей: путь закона и путь насилия. Первый способ — способ человеческий, второй — способ диких животных, но так как первый способ не всегда удается, то люди прибегают иногда и ко второму…»
Марья Григорьевна снова приостановилась.
— Читай, читай! — Правитель развязывал и завязывал тесемки на вышитом вороте рубахи.
«…Государи должны уметь пользоваться обоими способами. Действуя грубой силой, подобно животным, государь должен соединить в себе качества льва и лисицы. Обладая качествами только льва, он не сумеет остерегаться и избегать западни, которую будут ему ставить. Будучи же только лисицею, он не сможет защищаться против врагов, так что для избежания сетей и возможности победы над врагами государи должны быть и львами и лисицами… Те, которые захотят щеголять одною только львиною ролью, выкажут этим крайнюю неумелость…»
— Правильно! Лев и лисица. Я согласен, Машенька. Писатель хороший, хотя и римлянин. Читай, читай.
Правителя трудно было узнать. Лицо оживилось, глаза сверкали, он подвинулся ближе к жене, боясь пропустить хотя бы слово.
«Предусмотрительный государь не должен, следовательно, исполнять своих обещаний и обязательств, если такое исполнение будет для него вредно и все причины, вынуждавшие его обещать, устранены. Конечно, если бы все люди были честны, подобный совет можно было бы счесть за безнравственный. Но так как люди обыкновенно не отличаются честностью и подданные не особенно заботятся о выполнении своих обещаний, то и государям, — Марья Григорьевна повысила голос, — не для чего быть особенно щекотливыми. Для государей же не трудно каждое свое клятвопреступление прикрывать благовидными предлогами…»
— Машенька, — Годунов обнял свою жену, — как это верно! Но я таил все в своей душе, а римлянин не стыдится сказать всему свету. Да, это правда, каждое слово — правда. Читай дальше, Машенька.
