рублей вместо шестидесяти тысяч при царе Иване Васильевиче Грозном.
Борис Годунов понемногу успокоился. Усевшись в кресло, он стал перебирать в уме подходящих людей.
Ночью правитель спал плохо. До рассвета он молил бога указать ему правильный путь.
«Господи, — думал Борис Годунов, — ты ведь знаешь, ты ведь все видишь! Не корысти своей ради, а для пользы государства русского, для защиты царского престола решил я поднять руку на царевича Дмитрия. Невинен он перед тобой и перед людьми. Но люди именем его большое зло сотворят».
Правитель хотел уверить бога в справедливости своих слов. Однако в глубине души он чувствовал, что не прав перед богом. Если бы не великое властолюбие, он мог бы найти выход и сохранить на престоле царя Федора. Царевича Дмитрия вместе с матерью подобало заточить в далекий монастырь с крепкими стенами. Там пусть они дожидают своего времени. Братьев царицы разогнать по сибирским городам. И сразу наступит покой, и страсти в Москве улягутся. «Но ведь я вовсе не хочу сохранять престол для глупого Федора или для мальчишки Дмитрия. Я хочу сесть на него сам. Ежели так, я должен покончить с царевичем и в оставшиеся дни царя Федора готовить для себя царское место».
Свои и государственные дела переплетались в сознании правителя, и он считал так: что полезно мне, полезно и государству. Совесть, тревожившую по ночам, он успокаивал обещаниями замолить грехи тысячами молебнов в тысячах церквей и монастырей русского государства. Уж на молитвы он не пожалеет денег.
На следующий день началось отомщение. Правитель первый раз показал по-настоящему зубы.
Князей Шуйских взяли под стражу. Вместе с Шуйскими схватили их сторонников — князей Татевых, Урусовых, Колычевых, Бакозовых и многих других. Герой Пскова Иван Петрович Шуйский — первый из князей царской крови — погиб на пути из Москвы в свое поместье. Он задохся в избе, в которой ночевал. Избу обложили сырой соломой со всех сторон и подожгли. Василия Ивановича Шуйского не тронули.
Началось следствие. Княжеских людей пороли плетьми, приводили к огню, пытали разными пытками. Снова полилась кровь в застенках и на плахе.
Святители Дионисий и Варлаам были свергнуты со своих мест и заточены в дальних новгородских монастырях. В митрополиты всея Руси был поставлен архиепископ Ростовский Иов, человек вполне преданный Годунову.
Умер постриженный в монахи князь Иван Федорович Мстиславский.
После расправы над князьями Шуйскими и митрополитом Дионисием власть Бориса еще более окрепла. Не было теперь людей, которые бы отважились вольно с ним разговаривать. Угодных он оставил в Москве, а неугодных рассылал по городам и селам великого русского государства.
Наступило время отправить посольство в Польшу, объявить панам соболезнование в смерти короля Стефана Батория и предложить царя Федора в польские короли.
Борис Годунов сидел в кабинете у жарко пылавшего камина и, поворачиваясь к огню то одним, то другим боком, сочинял наказ послу Елизарию Ржевскому.
— Ну-ка, Василий Яковлевич, прочитай, по-хорошему ли выходит, — сказал правитель и закрыл глаза.
Василий Щелкалов откашлялся, прочистил голос.
— «Ежели спросят, — бархатно начал он, — за что государь на Шуйских опалу наложил и за что казнили земских посадских людей, отвечать: государь князя Ивана Петровича за его службу пожаловал своим великим жалованием, дал в кормление Псков и с пригородами, с тамгою и кабалами, чего ни одному боярину не давал государь. Братья его, князь Андрей и другие братья, стали перед государем измену делать, неправду и всякое лихо умышлять с торговыми мужиками, и князь Иван Петрович им потакал и к ним пристал и неправды многие показал перед государем…»
— Хорошо, хорошо, — промолвил правитель, не открывая глаз.
Он беспокоился, как посмотрят за рубежом на московские казни и ссылки, и хотел, чтобы они были истолкованы по его разумению.
— «То не диво в государстве добрых жаловать, а лихих казнить, — продолжал бархатный голос. — Государь наш милостив: как сел после отца на своих государствах, ко всем людям свое милосердие и жалование великое показал, а мужики, надеясь на государскую милость, заворовали было, не в свое дело вступились, к бездельникам пристали. Государь велел об этом сыскать, и пять или шесть человек государь велел казнить. А Шуйского князя Андрея сослал в деревню за то, что к бездельникам приставал, а опалы на него не положил…»
Думный дьяк посмотрел на правителя. Он сидел, покачивая головой, будто подтверждая каждое слово.
— «…Если спросят, зачем же в Кремле-городе в осаде сидели и стражу крепкую поставили, отвечать: этого не было, это сказал какой-нибудь бездельник…»
Закончив наказ послу Елизарию Ржевскому, содержавшему еще многие полезные советы, Борис Годунов вспомнил, что не обедал. Он представил себе жареного молочного поросенка с гречневой кашей, обещанного женой, и крякнул от удовольствия. Но радовался он напрасно. В кабинет вошел дьяк Андрей Щелкалов и с ним монах в черных одеждах, похожий на большого ворона.
— Гонец иверийского царя Александра и других грузинских земель к царю Федору Ивановичу, — сказал дьяк.
Монах бросился на колени перед правителем.
— Спаси нас, великий и милосердный государь! Пробил наш последний час, — по-русски сказал монах и стал просить руку для поцелуя.
— Встань, я не царь, — сказал правитель, — говори толком.
Дьяк Андрей Щелкалов помог старому монаху подняться. Однако сесть гонцу Борис Годунов не сказал.
— Наш царь Александр молит православного царя Федора Ивановича взять под свою высокую руку все грузинские земли и спасти жизни и души людей от гибели и поругания.
— Откуда напасть?
— Турки повоевали, половину земли захватили, а на другую зарятся. Свои порядки ввели. Теперь у нас владеть землей может токмо воин, а воином может стать токмо мосульманин. Ежели так пойдет, мы все турками скоро станем. Царь наш Александр просит русских основать крепость на Тереке и прислать войско на помощь… Царь Александр, — продолжил монах, — проведал от пленных, что турецкий султан хочет соединиться с дагестанским князем Шавкалом, выйти к берегу моря и оттуда воевать Астрахань.
При этих словах правитель пошевельнулся и взглянул на думного дьяка.
Монах долго рассказывал про дела в своей стране. Борис Годунов и дьяк Андрей Щелкалов внимательно слушали. Иногда останавливали его и задавали вопросы.
Когда гонец сказал все, что хотел, правитель отпустил его и повелел содержать и кормить за царский счет.
— Что скажешь, Андрей Яковлевич?
— Обсудить надо, — ответил думный дьяк. — Дело большое, от него славу великую наш государь получит. Инако подумать, меж турок и персов встрянем — султану будет досадительно. И воевать далеко, несподручно… Однако грузины веры православной, а братьям по вере надо помочь.
Долго сидел Борис Годунов в своем кабинете. Позвали дьяка Василия Щелкалова, другого дьяка, Вылузгина, и казначея Степана Васильевича Годунова. Позвали еще князя и воеводу Андрея Ивановича Хворостинина. Спорили, рядили, и вышло так, что помочь надо, хоть и самим тяжко и денег мало. Назвали день, когда царь и великий государь Федор Иванович примет гонцов грузинского царя. И еще решили послать вельможу князя Симеона Звенигородского с жалованной царской грамотой к царю Александру, присутствовать на обряде крестного целования на подданство. Решили послать огнестрельный снаряд и мастеров пушечного литья и святых отцов к святителям грузинской церкви. А главное, согласились снова занять крепость на Тереке. Попытка турок проникнуть из Черного в Каспийское море тревожила русское правительство.
