подвалы, сложенные там богатства и всякие запасы.
Когда Степан со стрельцами шли мимо кованых церковных дверей, толпа прихожан вывалилась на площадь. Замелькали хоругви, кресты и иконы. Из церкви вышло духовенство в праздничных сверкающих ризах.
Толпа со всех сторон теснила Степана, стоявшего на пути. Стражники подошли ближе. Старшой, высокий молодец с кривым носом, ухватил Степана за пояс.
— Не убегу. Кабы хотел, давно бы ушел, — усмехнулся Степан.
Под неистовый звон горожане двинулись крестным ходом вокруг церкви, а Степан со стрельцами, выбравшись из толпы, пошли к деревянным мосткам через реку Солониху.
И на Троицкой стороне звонили все церкви. На торгу народа полным-полно. Наверно, все жители Сольвычегодска собрались на площадь. Многие узнавали Степана Гурьева, здоровались с ним, удивленно смотрели на сопровождавших его стрельцов.
Глава тридцать четвертая
ОТ ГРЕХА НЕ УЙДЕШЬ, ОТ БЕДЫ НЕ УПАСЕШЬСЯ
— Ты доподлинно знаешь, что Джером Горсей лазутчик в нашей земле?
— Знаю, он человек аглицкого секретаря Френсиса Уолсингема…
— Хорошо, тогда пиши.
Борис Годунов встал с кресла и, заложив руки за спину, несколько раз прошелся по горнице.
— «…Джером Горсей говорил о наших государствах, о нас и о тебе, любезная сестра, многие и разные вещи, которые неприлично изложить в письме, — остановившись, произнес Борис Годунов. — Он чинил еще многие непригожие дела в нашем царстве. Он возбуждал раздоры и пререкания между нашими и твоими гостями своими негодными проделками. Джерому Горсею не должно больше дозволить иметь дело ни с нашим народом, ни с твоими гостями, ни между твоим величеством и нами, дабы наши любовь и приязнь не были бы воспрепятствованы происками такого мятежного человека…»
Андрей Щелкалов, положив на колено бумагу, быстро записывал слова правителя.
— Хорошо, Борис Федорович, в самый раз, — вставил он, воспользовавшись остановкой.
Борис Годунов откашлялся:
— «…Мы писали к тебе, любезная сестра, нарочитую грамоту, чтобы ты вперед ни по какому случаю не посылывала в нашу землю такого негодного плута, как он…»
Андрей Щелкалов не удержался и захохотал. Борис Годунов посмотрел на него строго.
— «…Нам хорошо известно, что он делал, ехавши сюда, в Польше и в Литве, где он говорил о нас и о нашем царстве такие речи, которые ему непригоже было говорить. За свое поведение он заслуживал бы смертной казни, однако же мы ради твоего величества оставили их без внимания…» А дальше, Андрей Яковлевич, пиши, как положено в царской грамоте.
— Сделаю, Борис Федорович. Хорошо у тебя получилось, складно… А как велишь королеве отписать о наших становищах у Николы, в Холмогорах и Архангельском городе? Непотребное письмо нашему государю она написала. Будто не он, а аглицкая королева на нашем море хозяйка. Я мыслю, Борис Федорович, ежели мы ныне уступим, она на вечные времена нам на шею сядет… Уж чего только ты им не пожаловал, а все мало.
— Пиши. — Борис Годунов снова зашагал по горнице. — «Бьют нам челом агличане, французы, нидерландцы и многие немцы разных земель на твоих гостей, что они кораблей их к нашему государству пропускать не хотят; мы этому верить не хотим, а если так делается в самом деле, то это твоих гостей правда ли, что за наше великое жалование иноземцев отгоняют. Божью дорогу, океан-море как можно перенять, унять и затворить…» А дальше, Андрей Яковлевич, пиши, что, ежели не хотят добром, царь и государь Федор Иванович свои пожалования обратно возьмет, как его отец делывал.
— Так, так, Борис Федорович, сделаю, как велишь.
Правитель, пройдясь еще раз по горнице, уселся на свое место и задумался.
Англичане всеми силами домогались исключительного права торговать с Россией через становища Белого моря. Но если во времена Ивана Грозного было еще одно пристанище в Варяжском море — Нарва, то теперь Белое море было единственным русским морем. Предоставить его только одним англичанам — значит связать себя по рукам и ногам, значит лишить себя всех выгод торговли. Теперь и Бориса Годунова бесила наглость английских притязаний. Путь из Белого моря в европейские государства русским знаком с давних времен. А вот англичане недавно его узнали и требуют себе исключительных прав. Они потеряли многие жизни? Что ж, познание северных стран не дается даром никому. Русские мореходы понесли неисчислимые потери за многие века своих плаваний в Северном Ледовитом океане.
Правитель твердо решил не уступать королеве Елизавете и, как только представится к тому удобный случай, отобрать у шведов и Нарву и все остальное, что было в русских руках раньше.
Некоторое время в горнице царила тишина. Борис Годунов размышлял, а Андрей Щелкалов сидел по- прежнему с пером в руках.
— Ты помнишь, — нарушил молчание правитель, — как ответила королева на слова великого государя Федора Ивановича о том, что купеческие дела ему прискучили?
— Помню, Борис Федорович. Она ответила тако: королева желала бы заключить тесный союз с царем, но океан между нами. Дальность, препятствуя государственному союзу, не мешает, однако, любви сердечной. Отец Федоров, государь славный и мудрый, всегда являл себя истинным братцем Елизаветы, которая хочет быть сестрою и великого сына его. Сия любовь, хотя и бескорыстная, питается частыми сношениями венценосцев о делах купеческих. Если гостей аглицких не будет в России, то королева и не услышит о царе, а долговременная безвестность не охладит ли взаимного дружества?
— Хитра, хитра. Заладила королева в одну дуду играть, — сказал правитель. — Давай купцам аглицким повольности. А не дашь — и слышать о тебе не хочу. Что ж, посмотрим, как дальше будет.
— Другое запоет, как иные немцы к нам будут с товарами плавать, — зло сказал дьяк.
Опять наступила тишина.
Правитель вспомнил строгановское дело. Здесь тоже не обошлось без Джерома Горсея. Это тоже попытка захватить торговлю на севере в свои руки. Остров в Студеном море на пути к реке Оби, английские купцы… На острове убили женщину. Погиб в Сольвычегодске Семен Строганов.
Казалось, все было ясно. Убил Семена Строганова Василий Чуга. Об этом в одно слово сказали двадцать семь человек, все, кто находился в кабинете купца во время убийства… Василий Чуга остался жить где-то далеко на востоке, близ устья реки Оби. Замешан ли в убийстве Строганова старший приказчик Степан Гурьев? Никто не обвинял его, кроме Макара Шустова, да и тот только намеками. Острый ум Бориса Годунова сразу проник в изнанку дела, и донос Макара Шустова был для него понятен. Все остальные только хвалили старшего приказчика… Но почему он отпустил убийцу там, на далеком острове, а не привез его в Холмогоры?!
Годунов вспомнил и сказку Степана Гурьева. «Голова хорошая, — подумал правитель, — гож на большое дело».
Борис Годунов, человек редкого, яркого ума, презирал тупость и скудоумие. Он находил и приближал к себе даровитых людей. По натуре правитель не был жестоким. Правда, он мог, не задумываясь, уничтожить человека, стоявшего на его пути и мешавшего его намерениям, здесь он не знал жалости. Во всех других случаях Борис Годунов всегда готов проявить мягкость и понимание. Его даже обвиняли в излишней снисходительности.
Правителю захотелось увидеть Степана Гурьева и поговорить с ним. Он взглянул на большой чертеж русской земли, лежавший на столе, отыскал на нем острова, упомянутые в допросах. Как далеко они от Москвы! Так вот куда забрались английские купцы. Торговать захотели сами, из первых рук, в убыток царской казне. А деньги сейчас, ох, нужны как никогда. Нет, мы вас, господа аглицкие купцы, на этот остров не пустим. Далее Архангельска вам хода нет. Правитель представил себе Степана Гурьева, схватившего купцов за торговлю соболями. Все это не просто. А ежели подумать, прав был Гурьев: англичане — расхитители царской казны.
