— Ей, боярин, не беспокою? Пироги снедать станешь?
Олег вздрогнул. Похлопал рукой рядом с собой: никого. Он протянул руку еще дальше, нащупал кувшин, вылил остатки хмельного угощения в рот и тряхнул головой:
— Забористую тут бражку варят, однако. Причудилось, что ли?
— Нешто спишь, боярин?
Середин сел на полке, прикрыв низ живота шкурой, глянул на дверь:
— Так открыто же! Заходи.
В баню вплыла Даромила, неся на деревянном подносе пару расстегаев и несколько мелких пряженцев, поставила на лавку, крутанулась, подхватила пустой кувшин:
— Сыта опосля принесу, пока рукоделья моего отпробуй.
— Сегодня, что ли, пекла? — удивился ведун.
— А когда же? Пробуй, горячие еще!
«Стало быть, и вправду причудилось, — понял Середин, наблюдая за девушкой. — Когда бы она всё успела, если бы ночь тут провела?»
Даромила выглядела совсем как накануне вечером: платок на волосах, старый выцветший сарафан, но… Что-то в ней изменилось. Теперь она словно вся светилась изнутри, и порхала легко, как по воздуху.
— Вставай, боярин! Всё лето проспишь! — Она выскочила наружу.
Олег поднялся, сунул палец в котел на печи, потом зачерпнул оттуда шайкой воды и вылил себе на голову. Удобно это всё же порой — в бане пожить. Наклонился к пирогам, выбрал румяный пряженец, сунул в рот. Он оказался с жареной капустой и яйцом, чуть недосоленный, но всё равно удивительно вкусный.
— Вы поднялись? — заглянула внутрь Даромила. — Или только ты, боярин?
«Не приснилось…» — сообразил ведун.
Девушка поставила на лавку снова наполненный кувшин — только пахнущий уже не хмелем, а медом, — пальцами пробежалась, как по флейте, по мужскому Олегову достоинству. Оно немедленно откликнулось, а Даромила, чуть прикусив ведуну ухо, шепнула:
— Давай скорее, а то батюшка чего подумает. Мне еще скотину надобно напоить.
К ночи Середин уже в точности знал сельский трудовой распорядок. Скотину напоить, корму задать — четверть часа перерыв. Птицу накормить, воды в кадки от колодца натаскать, чтобы грелась, бурду для поросят запарить — еще перерыв. Потом гостя обедом попотчевать — тут уже полчаса времени выкраивается. Опять вода, дойка коровы и трех коз, чистка хлева — перерыв. Затопить печь в доме, кашу протомить, корм скотине запарить, золу развести, дабы тряпье завтра постирать — опять передышка. Потом дело к вечеру подходит, а стало быть — Олегу ужин нести пора. И торопиться в темноте уже некуда…
Проваливаясь в спасительный сон, Середин уже не знал, кто за этот день устал сильнее: Даромила — на работе, или он — не вылезая из-под шкуры.
Новое утро началось непривычно — с ласкового прикосновения сухих мягких губ к глазам, потом к кончику носа, к губам.
— Даромила… — пробормотал Олег, возвращаясь к реальности, попытался поймать ее за руку, но девушка отстранилась:
— Смотри, как красиво…
Ведун открыл глаза: Даромила в расшитом праздничном сарафане крутанулась вокруг своей оси. Под краями кокошника на ее височных кольцах блеснули ярким светом серебряные спирали, окаймляя чуть розоватые жемчужины.
— Класс! — вскинул большой палец Олег. Значения этого слова и жеста девушка знать не могла — но поняла, что ее хвалят, зарделась, подбежала, поцеловала гостя в губы и выскочила из бани. Середин усмехнулся: приятно всё-таки доставлять людям удовольствие! Поднялся, выпил принесенного чуть сладковатого сыта, пироги трогать не стал — не чувствовал пока голода.
Учитывая праздничные ожидания деревенских, Олег надел синюю шелковую рубаху, что была куплена в Белоозере уже так давно — и не вспомнить, опоясался саблей, собрав лишнюю ткань рубахи на спине в одну складку. После небольшого раздумья накинул на плечи не престижный, по местным меркам, бобровый налатник, а изрядно потертую косуху — неудобно всё-таки без карманов обходиться. В правом, как всегда, лежал тяжелый серебряный кистень с выведенной наверх петлей, в левом — кисет с оставшейся новгородской «чешуей». Пригладив волосы, ведун вышел во двор, где опять собралось изрядно соседей, присел на чурбачок на солнышке. И почти сразу услышал шепоток:
— Идут! Идут…
Середин встал, подобрался поближе. Любопытство, как говорится, не порок — особенно если делать ну совершенно нечего! За оградой показались неспешно топающие вдоль вала сваты, которые, словно преданные телохранители, окружали жениха. У ворот они остановились, поклонились па все четыре стороны, шагнули во двор и… И ведун ощутил, как примотанный к запястью крест отозвался на их приближение теплом.
— Может, заговоры какие охранные используют? — пробормотал он себе под нос, но поверить в подобное предположение не мог. Ведь сваты приехали уже в третий раз — и до сего освященный крестик никакой магии в гостях не отмечал. — Электрическая сила, что же это происходит?
— Здравствуй, хозяин, и пребудут долгими года твоей жизни, да наполнятся до краев твои амбары, и да будет твое пиво пенным, а стада — тучными, — поклонился один из сватов. — Прибыли мы на твой двор, дабы получить товар дорогой, товар сладкий, товар редкостный, да отвести к хранилищу прочному, в коем отныне он от чужих глаз храниться станет…
Слова были обычные — уважительные, витиеватые, как и полагалось для торжественного случая, доброжелательные. Вот только чересчур витиеватые для сватов, что прежде вели себя не так… старательно. И крест — крест пульсировал на запястье жаром, чуть не крича: «Здесь появилось нехристианское колдовство!».
— Ох, и высмеют меня, как последнего идиота… — пробормотал Середин.
Отступив назад, он за спинами наблюдающих за встречей деревенских быстрым шагом прошел к навесу, к своим вещам, подобрал щит, кинул его за спину. Петлю кистеня выпустил из кармана наружу, развязал узел кисета.
— Ох, не в свое ведь дело опять лезу…
У крыльца Севар уже ответил сватам столь же витиеватым приветствием, вывел за руку дочь, голову которой покрывал тонкий, почти прозрачный льняной платок, а плечи — подбитая лисой шуба. Сам шорник ради такого случая нарядился в высокую горлатную шапку и слегка потертый малиновый зипун с шелковыми шнурами. Как же иначе — впервые в дом к будущим родственникам собирается! И свое достоинство уронить нельзя, и невесту надобно лицом показать.
Ведун прокрался к воротам, приблизился к сватам, чувствуя, как крест наливается нестерпимым жаром, и громко спросил:
— А я могу жениху от себя подарок дорогой сделать?
— Подарок? — развернулись к нему не ожидавшие такого вопроса гости, и Олег, воспользовавшись кратким замешательством, схватил жениха за руку, повернул ее ладонью вверх и спешно прихлопнул своей.
— В-в-ва-а-а-а-у-у-у! — сорвался на звериный вопль гость, рванул конечность к себе. В воздухе пахнуло паленым, на землю упали две серебряные монетки.
— Что же ты драгоценный металл так не уважаешь? — усмехнулся Середин и перекинул щит из-за спины в руку.
— А-а-а! — Распахнув пасть с длинными клыками, жених ринулся вперед, но
