русле которого была вырыта яма в полметра глубиной.
Махмуд, насвистывая, раскрутил цепь, обмотал вокруг шелковицы, повесил на нее замок — обыкновенный, висячий, с кулак размером, — снял с ветки сшитое из толстой кожи ведро с широкой ручкой:
— Смотри на меня, урус. — Он спустился к нижнему ручью, расставил ноги по сторонам от русла, зачерпнул из ямы воду, вылил в верхний ручей, зачерпнул из нижнего, вылил в верхний. — Понял? Коли вода в дом и сад течь не станет, получишь опять палками по ногам. И шелковицу не жри. Увижу, что язык черный — тоже отлуплю. Хотя… Ты же всё равно человеческого языка не понимаешь. На, работай!
Олег посмотрел на свои ноги, на замок. Подручными средствами ни от того, ни от другого не избавиться. Значит, выбор у него только между тем, чтобы быть битым или работать. Причем лишь второе позволит ему сохранить силы — так, на всякий случай. Всё равно Мара раньше первого снега за ним не придет.
Ведун спрыгнул вниз, взялся за ведро. Зачерпнул — вылил, зачерпнул — вылил. Кажется, именно это и называется: ручной насос. Зачерпнул — вылил. Зачерпнул — вылил. Тонкий ручеек радостно поструился но пересохшему руслу, убегая к далеким кронам. Зачерпнул — вылил. Зачерпнул — вылил.
Махмуд, понаблюдав за невольником минут десять, ушел по своим делам. Олег остановился, потрогал ноющее ухо, нащупал серьгу размером с ноготь большого пальца. Наверное, с меткой хозяина. Как бы не загноилось… Хотя это уже не его проблемы.
Он теперь — просто вещь, говорящая машина. Пусть хозяин голову ломает.
Зачерпнул — вылил. Зачерпнул — вылил.
Шелковица удачно растет. Тень как раз на рабочее место падает. А то к вечеру от жары и свихнуться можно. А так: тень есть, воды в избытке. Вот оно — счастье.
Зачерпнул — вылил. Зачерпнул — вылил.
И так теперь с молитвой Маре до самого первого снега… Интересно, а он тут вообще выпадает, снег-то?
Надо признать, кормили у Белей-паши неплохо. Рис — от пуза, курага, абрикосы — сколько в миску зачерпнуть сможешь. Иногда хозяин подбрасывал от щедрот кусочек рыбы или указывал заварить муку в густом мясном бульоне с кусочками хрящей. Первую неделю у Середина от тяжелой однообразной работы страшно болели спина и руки, но вскоре он втянулся, боль отпустила. Ухо, которое Махмуд каждый вечер макал в чарку с вином, затянулось без всяких проблем, а спустя полтора десятка дней Олег получил свое первое поощрение или даже повышение — из людской, с жесткого топчана, его перевели под лестницу, выделив несколько охапок соломы и две камышовые рогожи.
На ночь Белей-паша пристегивал его за цепь к лестнице, но в остальном обитатели богатого дома начали относиться к новому рабу с куда большим доверием. Достаточно сказать, что на работу его водили теперь, не связывая рук — а это много значило. Ведь Махмуд был безоружен, и при неожиданном нападении его в минуту можно было задавить цепью… И принять честную смерть от одного из вооруженных туземцев, коих везде ходило немало.
— До первого снега, — время от времени напоминал себе ведун. — Я связан клятвой до первого снега. А там посмотрим…
Вскоре Белей-паша получил где-то новую партию рабов, человек двадцать. Не русских — въевшийся загар, короткие выцветшие бородки и волосы, сухая кожа, щуплые тела. Похоже, случайная добыча из набега на какое-то селение в стране с жарким климатом… Электрическая сила — ведь Олег даже примерно не представлял, где находится! Только то, что не в Царьграде — Грецию он уж как- нибудь бы определил. Может, юг Черного моря, может — на берегах Каспийского.
Невольников определили в свободную людскую, Махмуд и несколько стражников засуетились, таская им воду и подносы с рисом, а Олега начали гонять на работу чуть ли не бегом — для работорговцев настали горячие деньки. Казалось, еще немного — и ему дадут ключ от собственного замка и прикажут ходить к «колодцу» самому.
Однако всё случилось с точностью до наоборот. Вечером пятого, после приезда новой партии, дня Махмуд, придя за Олегом, показал ему веревку, знаками велел повернуться, связал за спиной руки, на обратной дороге завернул к кузнецу и тот пятью оборотами клещей разомкнул цепь. Дома ведуна загнали в общую людскую, а утром наравне со всеми связали, затолкали на первый из двух крытых парусиной возков и прихватили удавкой за шею, прикрепив конец веревки где-то за бортом. Белей-паша, протянув руку, вынул у Середина из уха серьгу. Щелкнул кнут — телеги выкатились со двора, протряслись по узким улочкам так и оставшегося неведомым городка и, отчаянно пыля, поскрипели навстречу поднимающемуся солнцу.
Цивилизация тянулась вдоль дороги всего три дня пути: сады, дома, заборы, ухоженные оросительные канавы, выжженная трава. Дальше путники видели по сторонам только бледно- розовую и безжизненную, как Марс, пустыню. Красная растрескавшаяся глина, бежевые холмы, темные, почти малиновые скалы, исчерченные глубокими наклонными бороздами, словно по ним прошлась гигантская стальная щетка. Очень редкие, отдельно растущие кустики с длинными колючками только усиливали ощущение безжизненности.
Возки катились от колодца до колодца. Источники воды находились под надежной охраной караван-сараев. Они мало походили на русские постоялые дворы. Это были не просто дома для ночлега, рядом с которыми ставился навес для коней, хлев для скота и амбар с припасами. Караван-сарай являлся сложенной из камня крепостью высотой в три-четыре человеческих роста, со стенами метров ста длиной и точно такими же воротами, как в приморском городе. Подробнее ведун рассмотреть не мог, поскольку место раба — в подвале с парой окон. Правда — в подвале прохладном и сухом. Здесь им развязывали руки, здесь они могли походить, размяться, сюда им приносили воду и лепешки или кашу. А утром — снова телега, снова тряска, пыль, жара. И так до следующего караван- сарая.
Иногда невольникам везло, и дорога занимала всего часов семь-восемь, а остальное время они отдыхали. Иногда приходилось ехать от зари и до зари, стучась в ворота следующего караван-сарая уже в темноте.
Судя по столь монументальным убежищам для купцов и путешественников, когда-то ездить здесь было весьма небезопасно. Сейчас, правда, охрана из четырех стражников с ятаганами и старший — чернобородый, хмурый мужчина в стеганом халате и синей чалме — особой опаски не проявляли. Видать, дорога попала в пределы некоего могучего государства, стражники которого навели везде порядок. А может, идущие здесь караваны приносят хозяевам дворов такой доход, что он окупает самое монументальное строительство? Может, Олег сейчас едет по Великому Шелковому Пути?
Да-а, ему будет чем погордиться после первого снега в кругу прочих мертвецов…
На десятый день они отвернули от проезжего тракта, направившись куда-то на северо-запад, и дорога сразу изменилась. Сараи-крепости исчезли, возле встречающихся изредка колодцев имелись только длинные поилки для скота, вырытые в глине и выложенные мелкими камушками. Здесь невольники вспомнили прошлые подвалы с тоской: дабы ночью никто не сбежал, охрана с вечера связывала невольников в общую цепочку — левая рука одного к правой другого — и оставляла так на всё время отдыха. И спать, и есть, и всё остальное приходилось делать, постоянно дергая друг друга за руки, а охранники постоянно следили, чтобы никто не пытался распутать узлы, вкруг оставляя караульных даже на ночь.
На пятнадцатый день они выехали на берег бескрайнего синего моря. Скорее всего — соленого, поскольку буйства растительности за пределами плавней Олег не заметил, какой-нибудь живности — тоже.
Море оказалось очень обширным — повозки катились вдоль берега целых два дня, прежде чем оно осталось позади. Потом прошло еще три перехода, прежде чем путники наконец увидели обнесенный глиняной стеной сад, к которому тянулся от посадок в полукилометре дальше узенький
