— Ну просто это интересно.
— Да, наверно, дело в этом. Вот и мой дед так. Бывало, всю ночь сражается с индейцами, а днем строит железные дороги. Ну, мы пришли. Хотите, я позвоню или…
— Нет, дверь открыта.
— Ваша хозяйка запирала ее, пока вас не было, я и подумал, может, и сейчас заперла. Что-то ты бледный, Джи… профессор. Вы уверены, что не надо вызвать доктора Чалмерса?
— Нет, со мной все в порядке.
— Но вид-то у вас неважный. Ну да вам лучше знать. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Билли.
Затаив дыхание, он наблюдал как Билли Уоткинс, ковыляя, спускается с крыльца. Но дорожка была как дорожка — старый Билли дошел до тротуара, обернулся, помахал на прощание рукой и пошел прочь под дождем.
Лоури открыл дверь и вошел. Когда он снимал пальто, на пол натекла лужица.
— Это ты, Джим?
— Да, Мэри.
Она перегнулась через перила, затем, запахнув халат, сбежала вниз.
— Я чуть с ума не сошла. Я уже собиралась позвонить Томми и попросить его, чтобы он пошел тебя искать… Да ты насквозь промок! И на лице ссадина! А что у тебя на руке?
Лоури взглянул на руку, там тоже был синяк и след, как будто его ущипнули. Он содрогнулся.
— Наверно упал.
— Но где? От тебя пахнет тиной.
Его начало знобить, и она — само участие, — бросив на пол пальто и напрочь позабыв о ковре, повела его наверх по лестнице. В старом доме было холодно, а в его комнате — особенно. Раздев мужа, она помогла ему улечься под одеяло и вытерла полотенцем лицо и волосы.
Он чувствовал вкус соленой воды на губах, а в голове вертелась фраза: 'Самый низ наверху, конечно!'
— Не надо было мне пускать тебя на улицу.
— Бедная моя Мэри, я заставил тебя волноваться.
— Да это-то ладно. Теперь ты наверняка сляжешь. Почему ты не вернулся сразу, как пошел дождь?
— Мэри.
— Да, Джим?
— Я люблю тебя. Она поцеловала его.
— Ты же знаешь, я бы никогда нарочно не причинил тебе боль, Мэри.
— Конечно, Джим.
— Ты такая добрая, верная и красивая, Мэри.
— Тш. Спать.
Он закрыл глаза, она нежно положила руку ему на лоб. Вскоре он уснул.
Он проснулся с ощущением того, что творится неладное, словно некое существо, находившееся рядом, сейчас сделает с ним что-то нехорошее. Он оглядел комнату, но ничего такого не увидел: ласковые лучи солнца освещали ковер и часть стены, за окном разговаривали прохожие, неподалеку кто-то нетерпеливо сигналил из машины.
Было воскресенье, и ему следовало пойти в церковь. Сбросив одеяло, он встал с постели. Его одежда висела на стуле, однако костюм, который он надевал накануне, был весь заляпан грязью и нуждался в чистке.
— Мэри!
Спит, наверно. Он натянул халат и подошел к двери ее комнаты. Она лежала, выпростав руки из-под одеяла, рот полуоткрыт, волосы сияющим облаком обрамляют прелестное лицо. Она заворочалась и открыла глаза.
— Ах, — произнесла она, проснувшись. — Я проспала, и мы опоздали в церковь. Сейчас приготовлю завтрак и…
— Нет, — сказал Лоури. — Ты в церковь не пойдешь.
— Но, Джим…
— Ты заслужила право хорошенько выспаться. Поваляйся в постели — ты ведь спала не больше трех-четырех часов.
— Но ведь…
— Я поддержу честь семьи и позавтракаю в кафетерии. А ты поворачивайся на другой бок и спи.
— Сон ради красоты?
— Ты и без того красивая. — Он поцеловал ее и, прикрыв за собой дверь, пошел в свою комнату и достал темный костюм.
Приняв ванну и одевшись, он снова на цыпочках приблизился к двери.
— Джим, — сонно пролепетала она, — днем к нам должны прийти гости. Придумай что-нибудь, например, что мне нездоровится. Мне неохота заниматься уборкой.
— Дело твое, дорогая.
— Потом расскажешь, какие туалеты были на женщинах, — сказала она ему вслед.
Лоури был почти счастлив, когда спускался с крыльца. Но на последней ступеньке он остановился, боясь взглянуть на дорожку. Он медлил, пока любопытные взгляды прохожих не заставили его сдвинуться с места. В это утро дорожка была твердой, и, вздохнув с облегчением и чуть ли не с радостью, он пошел по улице, на ходу раскланиваясь со знакомыми.
Кафетерий был почти пуст, на дальнем конце стойки повар в голубом переднике пил кофе и курил сигарету. Он нахмурился при виде входящего, но, разглядев, что это Лоури, просиял.
— А, профессор! Не видал вас с тех пор, как вы вернулись. Лоури пожал мягкую влажную руку Майка.
— Был очень занят. Приготовьте мне яичницу с ветчиной и кофе, Майк. И постарайтесь побыстрее, ладно? Я опаздываю в церковь.
— Колокол еще не звонил, — сказал Майк, ставя на огонь сковороду и мастерски разбивая яйца свободной рукой.
— Приятно возвратиться в цивилизованное общество? — осведомился Майк, ставя еду перед Лоури.
— Видимо, да, — рассеянно бросил Лоури.
Лоури ел медленно, поскольку в голове роилось множество мыслей: опять и опять всплывали в памяти слова Томми, его жутковатые предсказания, — а ведь жестокость не была ему свойственна. Он чувствовал, как между ним и Томми разверзается пропасть уже во время их разговора: ему было не по себе с Томми Уилльямсом, и это было более чем странно. Ведь когда-то они с Томми кровью скрепили мальчишескую клятву верности.
Уже доедая, Лоури обнаружил, что пища не имеет вкуса — в него медленно проникал страх. А чего ему, собственно, бояться? Вдруг в комнате стало душно, и он торопливо полез в карман за мелочью, чтобы расплатиться. Положив на прилавок пятидесятицентовик, он взглянул в зеркало над кофейниками. Его лицо, осунувшееся и изможденное, и…
В зеркале отражалось что-то еще, прятавшееся за ним! Уродливое, ужасное нечто, медленно вползавшее ему на спину!
Он резко повернулся.
Ничего.
Он посмотрел в зеркало.
Ничего.
— Сорок центов, — сказал Майк.
— А?
— Что с вами? Плохо себя чувствуете или что? Яйца вроде были свежими, а?
— Да, — сказал Лоури. — Да. Яйца были свежими.
