Разумеется, не через зеленую дверь, на которой изображена была алая роза (и впрямь напоминавшая кочан). Нет, Чешуйка заходил через черный ход, таща корзинки с провизией и болтая с тетушкой Саритой, кухаркой, живущей при двух молодых и веселых хозяюшках домика.
И сейчас он крутился под кухонным окном, кидал камешки в ставни и жалобно взывал к доброй госпоже Сарите, которая не даст ему помереть на пороге! Он маленький, ему во взрослую драку угодить – пропасть! Стопчут его, как стадо – котенка!..
Произнося эти позорные слова, беспризорник зыркал по сторонам глазищами: не видит ли кто его унижение? А потом начинал канючить еще умильнее.
Вероятно, в малыше жила искорка актерского таланта, потому что свершилось чудо: в ставне откинулся небольшой квадратный «глазок». Чешуйка постарался принять несчастный вид…
И вот она, награда артисту: сидит Чешуйка на кухне (у самой двери, чтоб не наследил), а на коленях у него глиняная миска. Деревянной ложкой уплетает он вчерашнюю похлебку, которую сегодня отказались доедать эти две кривляки, две ломаки, две придиры несусветные, которые не ценят стараний кухарки Сариты. И искренне удивлялся капризам девиц: похлебка – хоть короля корми!
Чешуйка, голодный, как волчонок, едва не забыл о поручении, с которым он был сюда прислан. Но все- таки вспомнил, честь ему и хвала.
– И в такую нехорошую пору вы здесь втроем? Ни одного мужчины в доме?
– Ой, малец, мне и самой страшно! Одни женщины в доме! А ежели какой сброд вздумает в дверь ломиться? И подумать страшно!
– А ты говорила – вокруг твоих барышень всегда господа крутятся! – подначил ее хитрый беспризорник.
– Ждали сегодня одного, да в такой день все по домам сидят…
И словно ответом ей – стук в дверь! Не в черную – в парадную дверь! Властный стук, уверенный!
Кухарка охнула и, забыв про «гостя», помчалась из кухни по коридорчику. Чешуйка шмыгнул следом. В его сердце дозорным барабанщиком проснулась надежда, рассыпала частую дробь.
Он остановился за портьерой, отделяющей коридор от просторной прихожей. Выглянул из-за тяжелой пыльной ткани и увидел, как старуха возится с засовами. И еще увидел, как сверху, через высокие перила винтовой лестницы свесилась головка в светлых кудряшках и провизжала:
– Сарита! Родненькая! Задержи! Я лохматая! И не одета!
Кудрявая головка исчезла – и вовремя: со стуком сдвинулся последний засов. В прихожую вступил гость.
Чешуйка сразу понял: он!
Молодой господин даже похож на Щегла: рост, гибкая стать, синие глаза… Только этого юношу не принять было за уличного бродягу. Неспешные, уверенные движения, приветливый взгляд чуть свысока… да, этот человек привык, чтобы ему повиновались!
Все эти мысли у беспризорника слились в короткое выразительное: «Ух ты!..» И еще – в тоскливое предвкушение грядущих неприятностей. Потому что если у Щегла такая родня, пусть и дальняя, то во что же это он, Чешуйка, вляпался?..
Тем временем Сарита, вновь задвигая засовы, причитала на весь дом:
– Да разве ж так можно, храни нас Безликие?! По самой смуте, по всем этим дракам-грабежам… да без охраны, в одиночку… Да случись что с господином, нам потом греха не отмолить ни на этом свете, ни в Бездне!
– Какие там драки-грабежи, голубушка Сарита? – легко растягивая слова, произнес знатный гость. – Я же тут свое сердце прошлый раз оставил… – Он сбросил плащ на руки засуетившейся кухарке. – К тому же, как видишь, я оделся скромно, чтобы не дразнить уличных добытчиков…
Для распахнутых глаз беспризорника наряд гостя был богатым, даже роскошным. Но кухарка понимающе закивала: мол, верно, такое ли пристало носить господину?
– А где же Кудряшка? – с ленцой поинтересовался юноша. – Что не вышла встречать? Или у нее – ха- ха! – гости?
Кухарка всплеснула руками.
– Да что ж такое господин изволит говорить?! Какие у нее гости?! Кто прежде вокруг нашей птички крутился – она всех разогнала! А что не вышла – так разве господин не знает девчонок? Небось перед зеркалом вертится, вдевает в ушки те серьги, что господин прошлый раз подарил!
Юноша заулыбался, представив себе эту картину… но тут же отшатнулся, потому что из-за портьеры к нему метнулся ком грязного тряпья с воплем:
– Письмо для господина!
Кухарка ахнула, дернулась к дерзкому беспризорнику – уцепить за шкирку, выставить вон! Но господин, разглядев, что перед ним безобидный мальчуган, жестом остановил ее.
Чешуйка, воспользовавшись выхваченным у удачи мгновением, завопил:
– Господин, Щегол в беду угодил! Меня за помощью прислал, а то совсем пропадет!
Знатный юноша заметно растерялся, даже побледнел:
– Щегол?.. Не знаю я никакого Щегла… что ты болтаешь, мальчишка? Кто тебя ко мне подослал?
А Чешуйка видел: врет, врет, врет!
– Да у меня же письмо! Господин, его схватили… его в рабство хотят, за море! Если не поможешь, так больше некому…
– Не понимаю, что ты бормочешь… У тебя есть для меня письмо? Дай сюда!
Господин брезгливо взял драгоценный лоскут за уголки, расправил.
– Это – письмо? Я вижу тряпку, измазанную углем.
Да, беспризорник Чешуйка не разбирался в буквах. Но во вранье – разбирался. Жизнь научила, хоть и коротенькая еще.
– Господин, у него другой надежды нет, только ты!.. Господин, ради богов… Господин, в вас же одна кровь… ради нее…
При последних словах беспризорника что-то изменилось в лице юноши. Дрогнул и стал жестким рот, подернулись синим льдом глаза.
– Одной крови, да? – Голос был сухим и негромким. – Это он тебе так сказал?
Знатный господин шагнул вперед. Чешуйка отступил, наткнулся лопатками на стену. Ему бы удрать, да впервые в жизни не слушались ноги. Синие недобрые глаза заворожили мальчишку, как змея завораживает птенца… а ведь не был Чешуйка птенцом, не выживают птенцы в Бродяжьих Чертогах! Но такая была в глазах господина непререкаемая уверенность в том, что его – послушаются!
Белые, холеные, но очень сильные руки протянулись к мальчишке. Позади охнула кухарка. Старая Сарита словно воочию увидела, как эти белые руки сгребают мальчишку, поднимают, ударяют о стену…
Но тут с лестницы послышался звонкий обиженный голосок:
– Сердечко мое, что же ты не идешь?..
На миг господин обернулся к лестнице – и сразу исчезла его недобрая власть над мальчишкой. Чешуйка, дерзкий и проворный, нырнул за портьеру и со всех босых ног помчался по коридору – к спасительной двери черного хода.
6
Растерзанный в клочья отряд мятежников уходил от подоспевшего к стражникам подкрепления… Нет, не уходил – постыдно разбегался, не огрызаясь на ходу, не думая о воле богов. Толпа распалась на затравленные кучки беглецов и на обезумевших одиночек, мечтающих лишь о том, чтобы забиться в какую-нибудь щель.
Жрецу Шерайсу повезло: он нашел такую щель, забился за чью-то поленницу. Но скрывался он не от «крысоловов», а от собственных соратников. Когда двор, где прятался «мятежный жрец», принялись обшаривать стражники, Шерайс выполз из своего убежища, добровольно сдался и был препровожден в тюрьму.
Солнце медленно ползло к западу, но еще висело в небе высоко, слишком высоко, оно словно говорило потерявшим надежду бунтарям: «Не ждите ночной тьмы, она не скоро подарит вам укрытие!»
Сверху солнцу было видно, как на востоке, за городом, оживился, вскипел лагерь на Фазаньих
