Говертс отправился в Швейцарию на поиски мира.[4]
В гостинице «Ром Инзельотель» в Констанце он провел предварительные переговоры о встрече Гиммлера — Даллеса, которая так и не состоялась, поскольку Гиммлер не смог побороть страха за свою личную безопасность.
Люди Шелленберга изрядно мешали моим астрологическим вычислениям, подбрасывая все новые задания и настаивая на их первоочередности. В то же время у меня был заказ от Гиммлера, его я должен был закончить к 15 ноября, а между тем я за него не принимался.
В течение ноября доктор Говертс нередко искал со мной встреч. На исходе месяца стало ясно, что военная ситуация крайне запутана. Войскам не хватало оружия, боеприпасов. Сокращались поставки горючего, а это снижало мобильность армии; железнодорожные составы уничтожались в больших количествах. Огромные запасы, размещенные на складах во Франции — целые арсеналы, тянувшиеся до берегов Соммы, оказались в руках союзников, а их военно-воздушная мощь к ноябрю 1944 года удвоилась. Вот почему эмиссары и курьеры Шелленберга требовали от меня особых астрологических подсказок относительно всего комплекса политической и военной обстановки.
При виде Берлина мы поняли, что один из будущих планов правительства Третьего рейха, а именно — разрушение крупнейших наших городов — будет выполнен еще до того, как закончится война. Последствия этого были вполне очевидны. К сожалению, выполнение задачи, выдвинутой нацистскими главарями, взяли на себя ВВС Великобритании и США.
Керстен завел разговор о бомбежках: «Что вы думаете, господин Вульф, мне сказали в ставке о разрушении жилых кварталов? Они сказали, что делается все возможное, чтобы уменьшить эффективность воздушных налетов и защитить население. Если один или несколько наших крупных городов будут разрушены, сказали мне там, мы это воспримем как достойную сожаления неизбежность, и населению придется все невзгоды перенести стойко и мужественно. Ведь Гиммлер считает немцев сильной, мужественной расой, а потому их не пугает гибель пятнадцати или двадцати миллионов сограждан на войне».
Керстен был прав. Гитлеровский режим ни с чем не считался. «А как же разрушенные города на западе — Кельн, Бохум и Штутгарт? — спросил я. — Что о них говорят в ставке?»
«Дорогой господин Вульф, вы не поверите! Эти люди считают Кельн отвратительной старой дырой с допотопными ужасными домами, узкими улочками, непотребными коммунальными удобствами. Их нисколько не беспокоит, что старый Кельн превратится в груду развалин. Большая часть зданий там пришла в негодность, а после войны Кельн отстроят заново, он станет лучше и краше — в соответствии с принципами национал-социалистической культуры и предначертаний великого фюрера. Эти грязные, прокопченные старые города, такие как Кельн и Дюссельдорф, по их мнению, вообще могут исчезнуть с лица земли. Вы не представляете, что там говорят о массированных налетах. Между прочим, у них и к Гамбургу точно такое же отношение».
На это я заметил, что Гамбург не такой уж древний город, как Кельн, Майнц или Кассель. Большая часть старого Гамбурга сгорела в пожаре в 1842 году. Отстраивался город в 1880-е годы, и тогда именитыми ганзейскими родами было воздвигнуто много красивых зданий. «Так что подобные разговоры пусты и лживы, — сказал я, — и свидетельствуют о невежестве этих людей, о незнании ими истории. Большая часть вновь отстроенного Гамбурга сегодня лежит в руинах, а поскольку война разорит не только Гамбург, но и всю Германию, не думаю, чтобы эти районы были отстроены и восстановлены с прежним великолепием. Хотел бы я знать, как нацисты собираются проводить реконструкцию».
Миссия графа Бернадотта
В конце 1944 года дипломатический представитель Швеции в Берлине Дитлеф неоднократно предпринимал попытки добиться освобождения удерживаемых в Германии пленных шведов, датчан и норвежцев. Вместе с графом Бернадоттом он в течение многих месяцев пытался установить контакт с Гиммлером, который старательно избегал этой встречи, ибо она могла осложнить его отношения с Гитлером. В январе—феврале 1945 года, уже по официальным каналам, для таких переговоров была предложена кандидатура графа Бернадотта. Дипломату было трудно связаться с Генрихом Гиммлером или деятелем национал-социалистической партии, лицами, в ведении которых находились узники концлагерей. Пришлось обратиться в Министерство иностранных дел. Процедура оказалась затяжной и утомительной, с проблематичным исходом. А это было недопустимо, ибо дело не терпело отлагательств.
22 января 1945 года мне было велено явиться в ведомство Шелленберга. Я туда прибыл в половине второго пополудни. Среди тем, подлежавших обсуждению, была названа и миссия графа Бернадотта. Шелленберг объяснил обстановку: «Керстен пытается вывести Бернадотта на Гиммлера. Не могли бы вы, изучив это дело, сообщить мне, каков ожидаемый исход? Бернадотт достаточно энергично добивается своих целей, и я надеюсь, это нам поможет вернуться к нашему первоначальному плану. Давно пора. Вам известно о предпринятых мной шагах, чтобы устроить эту встречу, но я ничего не могу делать в тайне от Гиммлера, не подвергая себя риску, так что встреча между Бернадоттом и Гиммлером крайне важна. Мы должны поторапливать события». Всякий раз, когда Шелленберг обсуждал план устранения Гитлера, он редко называл его по имени. Его отвращение к Гитлеру было так велико, что ему стоило труда произнести имя фюрера.
Керстен впервые услышал о миссии Бернадотта в середине декабря. Теперь Шелленберг известил меня, что он решил связаться с Бернадоттом на более или менее официальном уровне. Обсуждая безобидный вопрос о передаче военнопленных, он смог бы затронуть все важнейшие аспекты мирных переговоров. Шелленберг упомянул о том, что граф Бернадотт просил о личной встрече с Гиммлером. Так что возложенную на меня задачу получить астрологическую информацию относительно возможности мирного урегулирования следует считать крайне важной и первоочередной.
В Ялте полным ходом шла конференция глав союзных держав, а население Берлина готовилось к обороне города. По всей Германии вооружались и обучались ополченцы фольксштурма, дабы защитить гитлеровский «тысячелетний рейх».
Керстен начал проталкивать дело Бернадотта через Гиммлера с конца 1944 года, а во время отъезда Керстена за границу этим занимался Шелленберг. Общими усилиями им удалось на 17 февраля 1945 года устроить встречу графа Бернадотта с Кальтенбруннером на вилле Хоршнер на берегу Ванзее. Накануне, 16 февраля, Бернадотт приехал в Германию под предлогом инспекции конвоев Красного Креста, а на самом деле, чтобы встретиться с Гиммлером. 19 февраля, два дня спустя после переговоров с Кальтенбруннером, его принял Шелленберг, и они обсуждали предполагаемую встречу с Гиммлером. Граф Бернадотт путешествовал по Германии в машине и на пути в Берлин воочию смог убедиться, что Третий рейх вступил в заключительную фазу своего существования.
По завершении моего разговора с Шелленбергом один из его людей проводил меня на вокзал Лертер, где я встретился с доктором Говертсом, только что вернувшимся из Стокгольма. Это была приятная встреча, ибо мы могли вместе отправиться в Гамбург и по дороге обменяться новостями.
Вокзал являл собой картину ужасающего бедствия, которое еще больше усугублялось январским морозом. Все помещения были забиты беженцами. Больные и раненые лежали на полу посреди умирающих в ожидании мест в переполненных поездах. И мы до своих мест в вагоне смогли добраться лишь через опущенные окна — совсем как молодые кавалеристы. Это путешествие, как и все путешествия в те дни, было сущим мучением и пыткой.
Говертс по приезде в Берлин не появился у Шелленберга, а предпочел сначала поговорить со мной. По правде сказать, нас с ним уже не слишком волновало, как будут развиваться события. Из-за постоянных колебаний Гиммлера момент устранения Гитлера и создания нового правительства был упущен. Народу Германии в ближайшем будущем предстояло до конца испить горькую чашу поражения.
В Гамбурге мы узнали, что Гиммлер серьезно болен. Сначала говорили, что у него всего-навсего грипп. Его личный врач, профессор Гебхардт, тоже заболел. Но, как оказалось, у Гиммлера было нервное истощение, и он отлеживался в Хоэнлихене. Главной причиной его болезни были все ухудшавшиеся отношения с Гитлером.
