забери. Это тебе от меня подарок. Бери, бери, у меня ещё два есть. Да бери, бери, раз дают.
— Вот спасибо, дядя Коля! У меня ещё никогда настоящего футбольного мяча не было. Только где же вы всё-таки ночевать-то будете?
— Да где-нибудь! — беспечно отмахнулся дядя Коля. — Ночи теплые, можно и на природе под звездами устроиться. Иди, иди, заждались тебя родные-то.
Но Шурик медлил уходить, о чем-то сосредоточенно раздумывал, склонив набок взъерошенную голову.
— Есть такое дело! — вдруг обрадовался он, вскочил на ноги и несколько раз подпрыгнул. — Попроситесь на ночлег ко мне! Я вам дам угол! Да, да! Папа, мама, дедушка уезжают, а приезжает всего- навсего одна бабушка! Места много!
— А верующая у тебя бабушка-то? Ну, в бога она верит или нет?
— Вот уж не знаю. А почему вас это интересует?
— С верующими мне как-то легче договариваться. Как-никак, я ведь бывший поп.
Кто тут больше растерялся, судить, уважаемые читатели, не берусь: то ли Шурик от неожиданнейшей новости, то ли случайно проговорившийся дядя Коля. Во всяком случае, Шурик долго таращил на него глаза, а тот виновато и даже стыдливо отворачивался. Наконец дядя Коля пришёл в себя, сказал глуховатым голосом:
— Нечего удивляться. Нечего глаза на меня таращить. Был попом, буду вратарём. Попом я был неважным, вратарём буду непробиваемым.
— Попо-о-о-о-ом?!?!?! — всё ещё тараща глаза, в крайне крайнем изумлении протянул Шурик. — Так ведь… они во-о-от с такими бородами и усами бывают. Я в кино видал. И волосы у них длиннющие.
— От бороды, усов и лишних влас я избавился. И не пяль ты на меня глаза-то. Ну, был попом… И слава господу, снял с себя сан. Стал обыкновенным человеком. Из-за футбола. Я без футбола жить не могу. Да не пяль ты на меня глаза-то!.. Ну, прошу тебя… Никому только, не дай бог, не проговорись. Смеяться будут — это ещё ладно. Но вот если меня из-за этого во вратари не возьмут… не переживу! Вот побожись… то есть дай честное слово, что не проболтаешься.
— Проболтаюсь, дядя Коля поп Попов, — тихо и виновато, подумав, признался Шурик. — Я, конечно, буду очень стараться, но… но ведь так интересно! Поп — вратарь!
— Я не поп! Не поп я больше! — Дядя Коля очень обиделся и не менее того рассердился. — Я ни одного мяча не пропущу! Никогда! Ни одного! Ни за что!
И такая великая убеждённость, такая наитвердейшая уверенность прозвучала в его громовом голосе, что Шурик сказал:
— Вполне может быть. Всё может быть. Хотя такого ещё и не бывало. Но ведь всё равно смешно!
— Что, что смешно?
— А то. Смешно, что вы бывший поп.
— Ничего смешного не вижу, — печально сказал дядя Коля. — Видимо, не так-то просто будет мне проникнуть в футбол. Но ничего, перетерплю. Мне без футбола не жить. Давай, Шурик, беги.
— Бегу, бегу, а то мне здорово попадёт. Запомните мой адрес: улица Стахановская, дом семнадцать, квартира шесть. Моя фамилия Мышкин. Я вас буду ждать на ночлег, дядя Коля. Я дам вам угол. Приходите, пожалуйста, я вас очень прошу. Если не придёте, я буду ужасно волноваться.
— Приду, Шурик, приду обязательно, — дядя Коля погладил его по взъерошенной голове. — Хороший ты человек, Шурик Мышкин. Спасибо тебе. Обязательно приду. Мы с тобой перед сном чайку из самоварчика попьем с шанежками. Иди.
Шёл Шурик, и было ему немыслимо грустно, так немыслимо грустно, как ещё никогда не бывало. Сами подумайте, уважаемые читатели, всю школьную жизнь ему твердили: «Эх, Мышкин, Мышкин, ты бы мог учиться значительно лучше!», и никто, ни один человек до сих пор не говорил ему самого главного: «Хороший ты человек, Шурик Мышкин!»
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Бабушка Анфиса Поликарповна считает, что это за ней нужен глаз да глаз, а не за её внуком Шуриком Мышкиным
Придя домой, а если можно употребить такое слово, ПРИБРЕДЯ домой после встречи с дядей Колей — бывшим попом Поповым, Шурик уже толком и не слышал, как родные бранят его за опоздание, за чумазое лицо и пыльные ботинки… Пустяки-то какие! Лицо можно вымыть, ботинки можно почистить.
Пусть он немного опоздал, пусть из-за этого родители и дедушка немного понервничали… Но как ему хотелось, как ему требовалось, как ему было просто необходимо сказать примерно следующее:
— Дорогие мои папа, мама и дедушка! Выслушайте хоть один раз внимательно вашего сына и вашего внука. Вы абсолютно правы. Я абсолютно виноват. Но вы когда-нибудь играли в футбол с бывшим попом? Вы когда-нибудь видели попа-вратаря, который берёт все мячи? А я видел! А я играл с ним! Это же очень интересно! Знаю, знаю, вам важно только одно: чтобы я стал потомственным абсолютно круглым отличником. А вы знаете, дорогие мои папа, мама и дедушка, что можно быть потомственным абсолютно круглым отличником, но никто никогда и нигде не скажет тебе: «Хороший ты человек!»? А мне захотелось стать очень хорошим человеком. Понимаете?.. Но я ещё пока не знаю, что для этого надо делать…
— Ты, конечно, не мог не огорчить нас, — не сдержавшись, откровенно недовольно пробурчал папа. — В день приезда бабушки Анфисы Поликарповны, в день отъезда папы, мамы и дедушки ты, конечно, не мог не…
Тут папа, опять не сдержавшись, махнул сначала левой рукой, потом правой, а дедушка совершенно устало сказал, с огромным сожалением глядя на внука:
— Он всё равно ничего не поймёт.
«А я пил чай вприкуску из настоящего самоварчика, — думал Шурик. — Я съел луковицу невероятно больших размеров, у меня из глаз слёзы брызгали! Я до того наигрался в футбол, что еле выстоял на ногах. Впервые в жизни мне подарили настоящий футбольный мяч. Правда, мне пришлось спрятать его во дворе, чтобы вы меня не расспрашивали, откуда он взялся…»
— Да всё будет хорошо! — по возможности весело сказал Шурик. — Всё будет на пять с плюсом. Вот увидите. Отдыхайте себе на здоровье и не беспокойтесь обо мне. Понимаете, один человек назвал меня сегодня хорошим человеком! Да, да! Он так и сказал: «Ты хороший человек, Шурик Мышкин». Понимаете? И ведь я это слышал сам, своими собственными ушами!
— Хороший человек? — недоуменно и недовольно переспросил папа. — Очень расплывчатое понятие. Неточное, во всяком случае. Потомственный абсолютно круглый отличник — это я понимаю. Приведи себя в порядок, и пойдём встречать бабушку.
По дороге на станцию папа скорбно, вернее, подчеркнуто скорбно молчал. Мама с огромным сожалением поглядывала на сына. Дедушка смотрел под ноги и делал это тоже подчеркнуто, а Шурик думал: «Буду я хорошим человеком, обязательно буду».
Когда затрубил приближавшийся электровоз, папа со знакомой Шурику нервностью сказал:
— Очень прошу тебя слушаться бабушку. У неё, мне удалось узнать, нет опыта по воспитанию внуков. Ей с тобой будет, видимо, неимоверно трудно. Постарайся облегчить её участь.
Седьмой вагон, указанный в телеграмме, остановился прямо против Мышкиных.
— Простите, мы встречаем бабушку, она же, собственно, и мать моей жены… — обратился папа к проводнице, и та в ответ чуть ли не закричала:
— Спит ваша бабушка! Она же, собственно, и мать вашей жены, спит! Два часа её всем купе будили! А она не просыпается! Не желает просыпаться! А стоянка всего четыре минуты! Идите, будите!
Действительно, бабушка Анфиса Поликарповна крепко спала, широко и добродушно улыбаясь во сне.
— Не просыпается! Не просыпается! Никак не просыпается! — взволнованно сообщили пассажиры в купе. — Она здесь останется, а поезд пойдёт!
— Мама! Мама! — стал торопливо будить её папа. — Да проснитесь же! Поезд стоит всего четыре
