несколько раз подряд хитростью. Они до того мельтешили в глазах субъектов-болванов-гавриков, что один из них как попал кулаком в другого, так тот хлоп на землю. И не успел он, как говорится, очухаться, как оказался в клетке сложенным вдвое, будто перочинный ножик.
Дежурный офицер тут же защёлкнул замок и доложил генералу Шито-Крыто:
— Один — ноль, ведут шпиончики.
Фон Гадке путал уже не только правое и левое, а — всё. Он кричал в радиопередатчик одни лишь ругательства, чем вконец запутал и себя, и двух оставшихся гавриков. В самом деле, а что же делать, если слышишь такую, извините за выражение, команду:
— Чтоб вы сдохли! — а дальше вообще неприличные слова.
Когда непонятно, за что ругают, не только болван, но и умный человек растеряется. От плохих приказов и глупых команд даже нормальные люди иногда превращаются в болванов.
Шпиончики же, воодушевлённые счётом 1:0 в свою пользу, как осы, кружили вокруг гавриков, впивались в них, как клещи; облепили их, как пауты-оводы-слепни. На каждой руке у каждого субъекта- болвана висело по пять-шесть противничков.
Гаврики выли не столько из-за боли, сколько оттого, что фон Гадке выл в радиопередатчик.
Болваны-субъекты остановились, не зная, что делать. Воспользовавшись их замешательством, противнички повалили гавриков, утащили их в клетки, защёлкнули на висячие замки и сели, чтобы отдышаться.
Дежурный офицер доложил начальству:
— Шеф, драка закончилась со счётом три — ноль в пользу ваших питомчиков.
— Выдать им по котлетке и бутылке фруктовки! — И генерал Шито-Крыто захохотал, но уже не в микрофон, а просто так — в воздух.
А высокий гость низенького роста сорвал со своей головы панамку и затопал по ней ножками, обутыми в сапожки разных цветов, и выкрикивал ругательства, к которым с интересом прислушивались шпиончики — большие любители сквернословить.
Втоптав панамку ножками в землю площадки молодняка — место своего великого позора и грандиозного несчастья, фон Гадке побрёл прочь, провожаемый насмешливыми воплями шпиончиков.
Он намеревался сразу пройти к генералу Шито-Крыто, но в приёмной офицер Лахит преградил ему путь и сказал без всякого уважения:
— Велено обождать!
— Как — обождать?!
— Как все. Стоя на ногах. Или сидя на полу.
— Я есть высокий гость господин оберфобергогершнапс… фюрхам… забыл! Но я помню, что я фон Гадке!!!
— Вот именно тебе и велено обождать, — совсем без всякого уважения сказал офицер Лахит. — Шеф очень занят. Он не любит, когда его беспокоят по сущим пустякам.
«Я пустяк, да ещё сущий, — растерянно подумал фон Гадке. — Значит, дело моё пахнет полным безобразием. Если он заберёт у меня гавриков, меня выгонят со службы. Тогда как же я сумею напакостить человечеству?»
От жуткой мысли, что никто, кроме него, человечеству не сумеет напакостить как следует, у фон Гадке остановилось сердчишко. Но — дёрнулось и, к сожалению, стало стучать дальше.
В приёмной не было ни одного дивана, ни одного кресла, ни одного стула, даже ни одной табуретки не было. Офицер Лахит преспокойно сидел на столе.
Фон Гадке устал стоять и попросил:
— Напомните обо мне господину генералу. Не такой уж я сущий пустяк. Кроме того, я, пожилой человек, ноги у меня размерами меньше обычных, я не могу долго стоять на них.
— Меня твои ноги не касаются. Хочешь — жди. Не хочешь — уходи.
Не следует думать, что генерал Шито-Крыто намеренно унижал фон Гадке: дескать, мои шпиончики уделали твоих гавриков, так и торчи у меня в приёмной. Нет, генерал Шито-Крыто ничего такого не говорил офицеру Лахиту. Хамил офицер Лахит сам, по своей собственной инициативе: унюхал нижний чин, что положение у высшего чина аховое!
На самом же деле фон Гадке заставляли ждать в приёмной потому, что генерал Шито-Крыто действительно был очень занят. Он сидел и глубоко переживал: Стрекоза не передала очередного сообщения. Значит, что-то случилось. Но — что? Операция была продумана и подготовлена самым тщательным образом, исключены все возможности провала… Или что-нибудь Батон натворил?.. Ну ладно… Давай сюда этого фон Гадке!
Глава № 28
Смертельное обязательство господина оберфобергогердрамхамшнапсфюрера фон Гадке
Войдя в кабинет и вяло крикнув «Майль!», фон Гадке без сил плюхнулся в кресло, с блаженством вытянул ножки и заговорил:
— Поздравляю с победой, не знаю, заслуженной ли. Я до сих пор не понимаю, что случилось.
— Сначала надо расплатиться, — грозно сказал генерал Шито-Крыто. — Твои гаврики в количестве трёх штук теперь мои. Как ты вернёшься без них в Центрхапштаб?
— Мне здорово попадёт. Меня выгонят в отставку или подвергнут почётной спиртизации.
— Да, невесёлые перспективы. Я ведь не против твоих гавриков. Болваны нам всегда нужны. Как бы далеко вперёд ни двигались наука, техника, литература и искусство, военное дело, останется немало дел, которые могут делать лишь болваны. Предлагаю тебе работать у меня с сохранением чина и повышением оклада. Отвечай быстро: да или нет?
— Пожалейте меня! — в ужасе попросил фон Гадке. — Дайте мне время на размышление! Я голоден. Прикажите накормить меня. На голодный желудок я совершенно не соображаю.
— Мне некогда, понимаешь? — начал сердиться генерал Шито-Крыто. — И я убеждён, что почти все замечательные мысли приходили людям в голову именно на голодный желудок. Набитый желудок бывает только у набитых дураков! И вот на голодный желудок отвечай: согласен работать у меня или нет? Если согласен, тебя ждёт прекрасный обед, сохранение чина и повышение оклада. Если не согласен, тебя на голодный желудок ждёт прекрасный самолёт, а дома ждёт почётная спиртизация. Если ни да ни нет, то ни обеда тебе, ни самолёта, топай пешком на все четыре стороны! — И генерал Шито-Крыто так зарррррычал, что фон Гадке крикнул:
— Согласен! Да! Согласен! Да!
— О’кейно! Ты ешь, летишь домой и возвращаешься ко мне с секретной технической документацией по обработке и обучению гавриков.
Собрав остатки силёнок, оберфобергогердрамхамшнапсфюрер ответил по возможности гордо:
— Я должен хоть немного подумать.
Генерал Шито-Крыто встал, упёрся руками в стол, взглядом упёрся в растерянного, испуганного, трясущегося от голода фон Гадке и сквозь зубы проговорил:
— Хватит валять дурака. У меня нет на это времени и желания. Подпиши вот это! — приказал он самым грозным голосом. — Ну! — И подал фон Гадке листок бумаги с текстом, отпечатанным на пишущей машинке:
СМЕРТЕЛЬНОЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВО
Я, НИЖЕПОДПИСАВШИЙСЯ ОБЕРФОБЕРГОГЕРДРАМХАМШНАПСФЮРЕР ФОН ГАДКЕ ПО КЛИЧКЕ ДЯДЯ СЪЕМ, ОТ ВСЕЙ ДУШИ И ВСЕГО УМА ДАЮ ПОЛНОЕ И БЕЗОГОВОРОЧНОЕ СОГЛАСИЕ СЛУЖИТЬ ВЕРОЙ И ПРАВДОЙ, ПЕЧЁНКОЙ И СЕЛЕЗЁНКОЙ ГЕНЕРАЛУ ШИТО-КРЫТО И НИКОМУ БОЛЬШЕ.
ОБЯЗУЮСЬ ПОД СТРАХОМ СМЕРТНОЙ КАЗНИ ЧЕРЕЗ ПОДВЕШИВАНИЕ К ПОТОЛКУ ЗА ЛЕВУЮ НОГУ ПРЕДОСТАВИТЬ «ГРОБУ И МОЛНИИ» СЕКРЕТ ОБРАБОТКИ И ОБУЧЕНИЯ ГАВРИКОВ.
В СЛУЧАЕ, ЕСЛИ СТРУШУ И ЗАБОЮСЬ СЛУЖИТЬ ГЕНЕРАЛУ ШИТО-КРЫТО, ПРИМУ КРЫСИНЫЙ
