кот… ну… совершенно новый чехол, а кот… нехорошо поступил… на него.
— Получите, пожалуйста. — Участковый уполномоченный товарищ Ферапонтов вытащил из кармана бумажник, достал купюру. — Вот.
— Но кот, так сказать, повлиявший на чехол, принадлежит…
— В нашем посёлке милиция отвечает даже за хулиганские действия котов. Получите!
— Благодарю вас!
— Пустяки. Обычные обязанности. А вон и последнее колесо везут… Людмила, на минуточку.
Отведя её подальше, участковый уполномоченный товарищ Ферапонтов спросил:
— Как Пантя?
— Вполне нормально. Нервный стал, самокритичный. Его просто нельзя оставлять одного.
— Слушай внимательно. Отца его уже отвезли. Только что. У мачехи ему делать нечего. Боюсь, что она его выгонит. А в детдом его возьмут лишь в августе. Какие будут предложения?
— Яков Степанович! — горячо-горячо прошептала эта милая Людмила. — Дело принимает наилучший оборот! Я здесь проживу до августа. Тётечка полностью на нашей стороне. Голгофа имеет на Пантю прямо- таки невероятное влияние. Вот если бы удалось уговорить её папашу оставить дочь здесь на несколько дней…
— Я готов присоединиться к вашей просьбе.
— Попробуем!
И тут произошло несколько совершенно неожиданных событий. К всеобщему удивлению, отец и врач П.И. Ратов уже собирался сесть в машину, чтобы уехать, как вдруг спросил озадаченно:
— Позвольте, позвольте, а где же Голочка? Я же приезжал сюда специально за ней! Я был полностью уверен, что она сама вернется хотя бы к вечеру! Где, где она может быть? Где вы её опять прячете?
И, к ужасу своему, эта милая Людмила увидела, что к машине подходит Голгофа.
— Я здесь, папа. Добрый вечер.
— А где твои вещи? Ты же взяла из дому новую сумку, купальник, сарафан…
— Нам надо поговорить с тобой, папа…
— Иди за вещами! Я тороплюсь! Поговорим по дороге! Ты ещё ответишь за своё недостойное поведение!
А сюда уже торопилась тётя Ариадна Аркадьевна, из калитки выскочил дед Игнатий Савельевич, из-за забора торчали головы Герки и Панти.
— Позволь мне, папа, остаться здесь на несколько дней, — незнакомым голосом, твёрдым, с заметным оттенком властности и уверенности произнесла Голгофа. — Ведь у меня каникулы. Я должна отдохнуть от города хотя бы несколько дней. Очень прошу тебя, позволь мне остаться.
— А… а… а если я не позволю? — Отец и врач П.И.Ратов обескураженно разглядывал свою родную дочь, словно совсем не узнавая её. — Если я не позволю тебе остаться?
— Почему?
— Глупейший вопрос! Иди забирай вещи, и — поехали!.. Или ты решила при посторонних опозорить своего отца?
— Наоборот! Совсем наоборот! — воскликнула эта милая Людмила. — У вас замечательная дочь! Она прекрасно воспитана!
— Полностью присоединяюсь к данному мнению, — с уважением произнёс участковый уполномоченный товарищ Ферапонтов, размахивая фуражкой над головой. — Сам был свидетелем её примерного поведения. Такой дочерью можно только гордиться и во всём ей доверять. Обязуюсь лично доставить её к вам после нескольких дней активного отдыха.
— То есть вместе с новым колесом? — задумчиво уточнил отец и врач П.И. Ратов.
— Так точно.
— А я гарантирую вашей дочери строжайший режим и разнообразное калорийное питание! — радостно пообещала тётя Ариадна Аркадьевна.
— И сколько это будет стоить в день? — с опасением поинтересовался отец и врач П.И. Ратов.
— Помилуйте, она моя гостья!
— Папа, тебе ни о чем не придётся беспокоиться. Просто я отдохну, наберусь сил, подышу свежим воздухом. И вместе с новым колесом меня доставят домой.
Все напряжённо молчали, затаив дыхание. Слышно было только, как за забором сопел Пантя.
— Ла-а-а-адно! Оставайся! — вдруг решительно бросил отец и врач П.И. Ратов, сел в кабину, захлопнул дверцу и через окно словно продиктовал: — Никаких купаний, никаких загораний, в лес ни шагу. Жду новое колесо с тобой.
«Жигули» цыплячьего цвета рванулись с места и скоро скрылись за углом.
Все молчали не шевелясь, словно не веря случившемуся.
Пантя громко и восторженно гоготнул, но тут же сконфуженно замолк.
Думайте, уважаемые читатели, думайте! Удивляйтесь, уважаемые читатели, удивляйтесь! Поражайтесь, уважаемые читатели, поражайтесь! Если вы ничего не поняли в поведении отца и врача П.И. Ратова, могу вам только посочувствовать, а объяснить, простите, не способен.
Нехорошие люди тем и опасны, в частности, что нормальным людям понять их трудно, а то и невозможно. Посему и надо их остерегаться всеми силами.
Первым пришёл в себя участковый уполномоченный товарищ Ферапонтов, сказал, обмахав голову фуражкой:
— Тяжелый выдался денечек, но результативный. Остался нерешённым один вопрос: где до августа будет жить Пантя?
— Отвечаю, — весело проговорил дед Игнатий Савельевич, — у нас. Хулиганить если снова вздумает, выселим. А так пусть живёт на здоровье.
— Вопрос решён. Вернетесь из похода, доложите мне. Счастливого пути, товарищи! — И участковый уполномоченный товарищ Ферапонтов всем пожал руки. — Пантя, со мной. Заберём у мачехи вещи, чтобы она к тебе не приставала, а ты от неё не зависел.
Когда они уехали, дед Игнатий Савельевич пропел:
— Главное, ребята, всё-таки сердцем не стареть! Все вопросы решены! Завтра в многодневный поход! Всё ли у вас готово, уважаемая соседушка?
— Всё, всё, уважаемый сосед! — с большой радостью отозвалась тётя Ариадна Аркадьевна. — Только вот как быть с Кошмариком? Я, конечно, могу рискнуть и оставить его…
— Кошмар будет участником похода, — твёрдо заявила эта милая Людмила. — Будем транспортировать его в корзине. А сейчас неплохо бы поесть.
Оставшись с дедом Игнатием Савельевичем, Герка раздражённо и недоумённо спросил:
— Ты уверен, что я соглашусь жить в одном доме с Пантей?.. Ошибаешься!
ШЕСТНАДЦАТАЯ ГЛАВА
Маленький скандальчик
Почти стемнело, а Пантя всё ещё не вернулся от мачехи, к которой вечером уехал с участковым уполномоченным товарищем Ферапонтовым.
— У тебя есть фонарик? — как можно небрежнее спросила Голгофа. — Мне надо ненадолго исчезнуть.
Эта милая Людмила принесла ей фонарик, и Голгофа радостно и испуганно прошептала:
— Сейчас я приведу Пантю. Я знаю, где он. Обо мне не беспокойся.
— Но…
— Я знаю, что делаю.
— Но ведь скоро ночь!
Взглянув на неё с ласковой усмешкой, Голгофа почти огорченно сказала:
— У меня так мало времени! Всего несколько дней. И я хочу успеть пожить по-человечески. Да, мне
