Я ринулся за ней, но попробуй её догони! Самое обидное, что девчонка вертелась всё время рядом. Дразнясь и непостижимым образом уходя в последний момент. При этом хохотала, словно сумасшедшая. Наверное, она жульничала. Хотя как можно жульничать в воде?
Наконец мы наплавались и повернули к берегу.
– Хорошо-то как! Адвей, ты будешь на сегодняшнем балу? Я тебя приглашаю.
– Обязательно.
Мы выбрались на песок и, не сговариваясь, наперегонки бросились к одежде. Я запрыгал на одной ножке, вытряхивая из уха воду, а потом припустил ещё быстрее. И почти обогнал её.
К счастью, только почти.
На камне, возле которого мы переодевались, сидел человек. В вытертой кожаной куртке, бархатных штанах с лентами, широкополой шляпе. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего. На коленях незнакомца лежала шпага.
– Ох… Следопыт… – испуганно прошептала Иришка.
Завидев нас, он вытянул клинок из ножен и кошачьим шагом двинулся нам навстречу.
Иртанетта всё поняла без слов. Я не успел и рта раскрыть, как она шагнула вперёд, закрывая меня.
– Уйдите, Ваше Высочество, – зарычал следопыт. – Немедленно!
– Маллет, стой! – Девочка вытянулась как струна. Вскинула подбородок, чуть отвела назад плечи. – Я приказываю! Ты пока ещё подчиняешься моему отцу.
– Но не вам, Ваше Высочество. Хороши в Лоноте дела: наследная принцесса болтается невесть где с мальчишкой-отщепенцем. Вот ваш отец-то обрадуется!
Он отставил руку со шпагой в сторону и решительно шагнул вперёд. Когда его рука коснулась плеча принцессы, та даже не шелохнулась. Лишь ещё выше задрала подбородок.
– Маллет. – В её голосе звенел металл. – Ты. Мне. Угрожаешь?
– Да тебя, соплячку, пороть надо! – взорвался тот, однако руку убрал. – Четырнадцать лет девке. Того гляди, бастарда в подоле принесёшь!
– Эй, полегче, дружочек, – послышался вдруг старческий голос. – Ты, Маллет, горяч слишком. Уверяю тебя: девочка не хотела ничего дурного.
Мы вздрогнули. Иришка так и осталась стоять, сдерживая взглядом Маллета, а я оглянулся. Со стороны моря шёл человек в богатом тёмно-синем плаще. По ткани вились золотые узоры; голову незнакомца украшал берет с павлиньим пером. На плече он нёс удочку, вырезанную из орехового прута. Простенькую, у нас мальчишки такие делают.
Незнакомец сильно хромал.
– Убери шпагу, дружок, – спокойно произнёс он. – Мало чести тебе будет, если узнают, что ты угрожал клинком голой безоружной девчонке.
Маллет молча повиновался. Старик подошёл к камню, взял одежду и с неуклюжим поклоном протянул Иришке:
– Оденьтесь, принцесса. Негоже вам стоять обнажённой перед слугой.
Иришка схватила трико и принялась торопливо одеваться – некрасиво сгорбившись и прикрываясь ладошками. Маллет отвернулся, кусая губы. Старик же поднял мою рубашку и принялся с удивлением разглядывать:
– Хм… Похоже на одежду отщепенца. Девочка моя, тебе придётся объяснить, кто этот юноша. Откуда он. И пусть эти объяснения прозвучат убедительно, иначе даже моё слово окажется не в силах защитить вас.
Он со значением посмотрел на меня. К моему удивлению, взгляд старика оказался тёплым и сочувственным.
– Он – срединник, – просто сказала Иртанетта.
– Что?! – Брови Маллета поползли вверх. – Ты… вы отдаёте себе отчёт в том, что только что сказали, Ваше Высочество?
– Он – срединник, – упрямо повторила она. – Клянусь.
– Я слышал смех принцессы, – задумчиво проговорил старик. – Маллет, похоже, нам следует рискнуть… Рано или поздно предсказания сбываются. Ты рискуешь попасть в историю как человек, убивший срединника.
Он протянул мне одежду. Я жадно схватил её и принялся одеваться. От долгого лежания на солнце джинсы раскалились, но это были пустяки. Уж получше, чем стоять голышом, ожидая, пока громила со шпагой решит тебя проткнуть.
Что-то кольнуло пальцы. В рукаве пряталось какое-то животное. Я встряхнул рубашку, и на песок выпал крабик-бретёр – в точности такой, какого я оставил на станции. Воровато оглянувшись, я достал из кармана коробочку и запихал туда краба. Пригодится.
– Боюсь, что это лишь отговорки, сир Анфортас. Впрочем, если вы берёте ответственность…
– Беру, беру, – махнул рукой старик. – Можешь отправляться к сиру Белэйну, сообщить, что его дочери ничто не угрожает. Она находится под попечительством Рыбака и скоро прибудет во дворец.
– Благодарю вас, сир Анфортас, – Маллет стал на одно колено и торжественно поклонился. После чего встал и, не оборачиваясь, побрёл к скалам. Интересно, как он будет подниматься? Он что, летать умеет?
Рыбак с усмешкой смотрел ему вслед:
– Горяч, парень… Жаль, что из простых. Из него вышел бы прекрасный рыцарь. – Он обернулся к принцессе: – Что ж, Ваше Высочество, не будем искушать судьбу. Пора возвращаться во дворец.
Иртанетта с достоинством направилась к воде. Только сейчас я заметил привязанную среди камней лодку. Наш новый знакомый подхватил удочку и двинулся следом за девчонкой. Проходя мимо, он положил руку мне на плечо:
– Счастливая звезда ведёт тебя, парень. А может, и всех нас… Ты ведь не обидишь девочку, да? Маллет отыщет тебя везде, где бы ты ни спрятался. И на Земле, и на Тевайзе.
От старика несло сладковатым душком болезни. Ни страха, ни отвращения я не чувствовал. Говоря со мной, Анфортас смотрел вдаль, словно разглядывая нечто, видимое лишь ему. И улыбался – невесть чему.
Иришка первая забралась в лодку. Вслед за ней через борт тяжело перевалился старик. Искалеченная нога причиняла ему сильные мучения. Я видел, как он морщится при каждом движении, но ни слова жалобы так и не прозвучало.
Моя очередь была последней. Я отвязал лодку и толкнул её подальше от берега, затем запрыгнул внутрь. Мы с Иртанеттой устроились на корме, Рыбак взялся за вёсла. Грёб он здорово: вёсла уходили в воду почти без брызг, и лодка легко мчалась по морю.
– Как ваше здоровье, сир Анфортас? – скромно опустив глаза, спросила Иришка.
– Не жалуемся, Ваше Высочество, – усмехнулся тот.
– А улов?
– Ну, у тебя-то, думаю, улов получше будет. – Он подмигнул принцессе, и добавил неожиданно сурово: – Господин Астор бьётся в истерике. Ты сорвала ему репетицию.
– А, – отмахнулась девчонка. – У него вечно истерики. Ему женщиной надо было родиться.
Некоторое время мы сидели молча. Лишь плеск вёсел да пронзительный хохот чайки нарушали тишину. Наконец Анфортас спросил:
