5 лет среди евреев и мидовцев

дистанции и с хорошей дозой иронии.

Когда меня спрашивают, какова ваша специальность, отвечаю: я дилетант высокой квалификации. Из двух установок: знать все о чем-либо или знать что-либо обо всем — я выбираю последнюю. Так мне интереснее, веселее, если угодно, жить и работать. И тут начинается игра. Я симулирую узкий профессионализм. Если пишу о Китае, то стремлюсь написать так, чтобы китаист видел во мне коллегу. Если об Антарктиде, то должно создаться впечатление, что я — за неимением там министра иностранных дел — беседовал с пингвинами. И так далее. Бывали иногда проколы. Чем-то, помню, специалист по Кот д'Ивуар был недоволен.

Кстати, здесь за пять с лишним лет я, как журналист, существенно дисквалифицировался. Сузился мой горизонт: дальше Израиля и его окружения вижу с трудом. Придется наверстывать, хотя время становится все дефицитнее…

И последнее, самое-самое главное. Не помню уж где, но прочитал я про ребе Зусю из Анаполя. Перед смертью он сказал: когда я предстану перед Высшим судом, меня не спросят, почему я не был Авраамом, Яаковом или Моше… Меня спросят: почему я не был Зусей. Вот в этом вся штука Главное — быть, оставаться самим собой. Иначе невозможно сохраниться как личность, сохранить самоуважение и уважение людей. Это трудно. Особенно журналисту. Иногда приходится — мне, во всяком случае, приходилось — кривить душой, наступать на горло собственной песне. Допуски неизбежны. Но тактика не должна превращаться в стратегию. Без этого стержня — оставаться самим собой — не может быть журналиста. Настоящего, разумеется.

Как вы работаете?

По старинке. Мою руки, кладу перед собою чистый лист бумаги, беру ручку и пишу. Медленно. Зато потом почти не правлю. Но попробую освоить компьютер. Чем черт не шутит! [61]

Ваше хобби?

Я коллекционирую ощущения. Места не занимают, и пыль с них стирать не надо.

Как вы, будучи журналистом, чувствуете себя в роли объекта журналистского внимания? Например, давая интервью.

Предпочитаю, будучи все-таки послом, отвечать на письменные вопросы. А иногда сам пишу и вопросы, и ответы. Но так (аксиома № 3), чтобы никто об этом не догадался. Иногда вопросы в дрожь бросают. Вот недавно «Московский комсомолец» интересовался: правда ли, что Мосад активно вербует агентов среди евреев в России? Ну что тут ответить? Конечно, правда, сказал. Даже вашего главного редактора Пашу Гусева уже завербовали…

Что вы будете делать в России?

Жить. А в деталях разберусь чуть позже. В МИДе или в «Известиях» меня вряд ли жаждут видеть — буду портить показатели среднего возраста. Может быть, пробьюсь на телевидение. Хочу предложить программу «В бой идут одни старики». Хотя боюсь, молодежь не захочет конкуренции. В общем, начнется новый виток жизни.

Что ж, любой журналист-аналитик подтвердит: все, сказанное Бовиным составляет азбуку нашей профессии. Только до него никто не брался сформулировать «аз» и «буки». Может, потому, что слишком опасно звучит для журналистского самолюбия?».

АПРЕЛЬ-97

Последнее турне по Израилю — Лена Петровна: пять лет без «быта»

Весь апрель Израиль трясла лихорадка.

Переплелись страсти вокруг дела «Бар-Он-Хеврон», противостояние по поводу строительства на Хар-Хоме, беспорядки в Хевроне. Визит Нетаньяху в Вашингтон, попытки Клинтона подвигнуть израильского премьера на очередные уступки палестинцам и предложить формулу для возобновления переговоров с Сирией ничего не дали.

У меня была своя лихорадка — масса визитов, иногда несколько в один день, и приемы в Савьоне. Публика собиралась не чопорная. Музицировали, пели (соло и хором), читали стихи (свои и чужие). Одно из моих любимых стихотворений прочитал его автор Игорь Хариф.

Внуши мгновению любовь —
Оно окажется любовью,
Но впредь уже не прекословь
Однажды данному условью.
Внуши мгновению беду —
Оно окажется бедою,
Метаньем в тягостном бреду,
А не придумкою пустою.
Послушный застывает миг
Затем, чтоб сделаться судьбою,
И повелений ждет твоих,
И наполняется тобою.

Я даже просил Посувалюка положить эти понравившиеся ему строки на музыку. Да как-то не получилось в мидовской суете, не успел…

Начальство меня не забывало. Позвонил Вдовин и передал, что министр просил уехать 10 мая. Огорчил его, сказав, что 12-го буду на праздничном приеме у президента и улечу 13-го.

17 апреля появился Посувалюк. Совершил круг почета: Арафат, Вейцман, Нетаньяху, Моратинос, Росс. Последний ужин с ним провели в старом порту Тель-Авива, в ресторане «Мул ям» («Рядом с морем»).[62] Морские гады в ассортименте. Виктор Викторович был доволен и благостен. Рассказывал о моем преемнике. Тоже интересно…[63]

21 апреля отправились с Леной Петровной в последнее турне по Израилю.

Посетили знаменитый Иродион — искусственный холм, который был насыпан по приказу царя Ирода. На вершине когда-то была крепость, внутри — роскошный дворец. Там же Ирод и был похоронен.

Лена Петровна взобралась на вершину. Я воздержался. Хоть колени уже и железные, но все же…

25 апреля отправил Лену Петровну в Москву.

Ей тут, конечно, не легко приходилось. У меня — работа, суета, крутеж. А она — дома. То, чем обычно занимаются дипломатические жены, — приемы, хождение в гости друг к другу, покупки, сплетни разные — ее не интересовало. У нее был свой мир, в котором она жила.

Инна Гольдштейн, ее подруга и журналист, как-то уговорила Петровну сделать нечто вроде интервью. Вот что получилось (в отрывках).

«С Леной Петровной Бовиной я знакома несколько лет, но ни одна из наших с ней встреч так и не превратилась в интервью — мы просто говорили обо всем, начиная с «дележки» впечатлениями об увиденном спектакле или фильме и кончая разговорами «за жизнь». Но на это раз, собираясь, к ней в гости, я прихватила с собой диктофон. Потом оказалось, что напрасно.

Она не любит паблисити, о ней не пишут, как о женах послов других стран в колонках светской хроники израильские газеты. И только ее друзья и знакомые здесь, в Израиле, знают, какая она, Лена