Тут откуда-то появился Курицын. Увидел, с кем разговаривает Георгий, и скромно остановился в сторонке.
– Извини, Яков. Скоро объявят посадку, а мне еще столько проверить надо.
– Между прочим, тобой очень интересовалась Вера. Передавала привет. Надеется на встречу. – Яшка подмигнул. Мол, ты и хват.
– Передавай и ей. – Привет ни к чему не обязывает. А встреча… Нужна ли она?
Яков прощально махнул рукой и решительно ввернулся в толпу.
– Что у тебя, Иван Захарович? – Курицын для Орловского был важнее всех граждан правительства вместе взятых.
Бородач замялся. Ему было неловко докучать просьбой, да, видно, иначе поступить не мог.
– Тут такое дело, ваше высокоблагородие, – как-то официально выдохнул соратник по последним странствиям. – Вдова Степана очень просила подсобить. Там делов-то на день. Ну и…
После освобождения Смоленска бородач так и остался при Орловском. Это получилось у него естественно, словно иначе быть не могло.
– Какие проблемы, Иван Захарович? Надо так надо. В списки ты не занесен. Да и дома, небось, ждут.
– Ну, нет, Егорий Юрьевич. Вместях вмешались в энто дело, вместях и до конца пойдем, – убежденно произнес солдат. – Да я токмо подмогну, а завтра ужо к вам.
– Договорились. – Улыбка Орловского была открытой. – Завтра жду. А пока считай себя в увольнительной.
Короткий гудок паровоза напомнил о скором отправлении.
– Ну, будь, Иван Захарович!
– Вам тоже счастливо, ваше высокоблагородие. Чтоб, значица, все было спокойно.
– А вот этого обещать не могу. Не от меня зависит.
– Господин подполковник! – послышался голос Петрова, и Орловский коротко отозвался:
– Иду.
В кабинете Яшку уже дожидались Либченко и Бородавкин. Новый начальник школы удобно устроился в гостевом кресле и коротал время, полируя холеные ногти. Бородавкин вел себя проще: уселся прямо на подоконник у раскрытого по случаю хорошей погоды окна и одну за другой смолил хозяйские папиросы.
– Скучаете? – осведомился Шнайдер, поглядывая на соратников с изрядной долей насмешки.
– Бездельники пусть скучают. Мне, к примеру, некогда, – подал голос Либченко и вновь вернулся к прерванному занятию.
– Ну-ну… – Как революционер старой закалки, Яшка франтовства не одобрял. Считал, что надо быть проще, понятнее народу.
Бородавкин затушил о подоконник выкуренную папиросу и с сожалением поднялся с насиженного места.
– Как дела в школе?
– Порядок. – Либченко оторвался от созерцания ногтей и поднял взгляд на хозяина кабинета. – Что с ней теперь сделается? Не сегодня завтра подпишу указ о роспуске, и одной головной болью будет меньше. Покойный полковник воспитал волчат. Теперь они все только и ждут, когда мы все одной дружной семьей вступим под команду славного Аргамакова. Ничего, недолго им уже осталось.
Шнайдер забрал у Бородавкина свой портсигар, достал папиросу и уселся на свое место.
Бородавкин с явным сожалением посмотрел на то, как его непосредственный начальник прикуривает и пускает дым в потолок.
– А ты знаешь, школу, пожалуй, распускать как раз и не надо, – изрек Яков в промежутке между затяжками.
– Как? – на редкость дружно выдохнули оба гостя. Взглянули друг на друга, и Бородавкин уточнил:
– Почему?
– Разве непонятно? – Губы Шнайдера слегка скривились в пренебрежительной улыбке. Мол, все надо объяснять и разжевывать, как несмышленым детишкам.
Судя по недоумевающим лицам соратников, с понятием у них было непросто.
Шнайдер перевел взгляд с холеного офицера на угрюмого борца с контрреволюцией и протянул многозначительно:
– Да…
– Ты это, лучше объясняй, а не наводи тут тень на плетень, – буркнул Бородавкин.
– Что объяснять? Ну, распустим мы школу, и куда денутся юнкера? По домам пойдут?
– К Аргамакову, – первым понял мысль Шнайдера капитан.
– Вот! – Для убедительности Яков даже поднял палец. – А этого нам не надо. И без них бригада как кость в горле. Поэтому надо сделать все, чтобы школа оставалась одним целым. В этом случае мы сможем держать волчат под контролем. Раз уж у Муруленко не вышло прижать их всех к ногтю до подхода Аргамакова. Сейчас хоть начальником свой человек.
Гражданин по борьбе чуть поклонился Либченко.
Капитан озадаченно прикидывал новые варианты. Он-то уже настроился распустить юнкеров к чертовой матери да и податься на менее хлопотное место: или в управление по борьбе с контрреволюцией, или в военный отдел. А там, чем черт не шутит, можно будет занять место самого Муруленко. И вместо этого опять скрывайся, делай вид, что исправно несешь службу и с пренебрежением относишься к новым порядкам! Надоело и, опять-таки, постоянно приходится переживать, что правда может выплыть наружу. Во всяком случае, часть правды.
– Это первое, что мы, вернее, наш доблестный капитан, должны будем сделать. Есть еще и второе… – Яшка вновь достал папиросу, но портсигар, к заметному сожалению Бородавкина, немедленно упрятал в карман. – Вступать в открытый бой с бригадой нет никакого резона. Разложить их при помощи баюнов- краснобаев тоже маловероятно. Раз уж с фронта дошли до этих мест, то народ там подобрался упертый, голым словесам не поверит.
– Ты намекаешь, что надо кого-нибудь из них приобщить? – На этот раз Яшкину мысль капитан понял сразу.
– Почему бы и нет? Не может быть, чтобы среди такого количества мужиков не нашлось никого, кто хоть на некоторое время не поддастся какой-нибудь слабости.
– Ну, это больше по Вериной части, – улыбнулся Либченко.
Сам он в число приобщенных попал именно через нее.
– Не только. Помнится, в школе была еще какая-то девица, – напомнил Яков.
– Ольга, что ли?
– Откуда я знаю: Ольга, Света, Лена?! – даже возмутился Шнайдер. – Хотя, раз вы знакомы, то это упрощает дело. Женщины вообще гораздо лучше поддаются приобщению…
Мужчины плотоядно усмехнулись. Только глаза их осветились не маслянисто-кошачьим, а каким-то кровавым блеском.
– Это для нас. Для них же легче приобщению поддаемся мы, – все с той же ухмылочкой поведал Либченко.
Шнайдер извлек очередную папиросу, повертел ее в руках и уже совсем другим тоном изрек:
– Есть еще один вопрос. Что-то в последнее время мне Муруленко совсем перестал нравиться. Толку от него никакого, а еще туда же, свою линию гнет…
После отправления второго и последнего отряда Аргамаков решил навестить запасных. У него не было ни малейших иллюзий по поводу людей, именовавшихся солдатами на том простом основании, что они были одеты в соответствующую форму. С первых мартовских дней заезжие агитаторы всех мастей изрядно потрудились в тыловых частях, пытаясь просветить военнослужащих в соответствии со своими партийными установками.
Дело свое политические просветители знали неплохо. В том смысле, что умели довести до аудитории вполне логичные аргументы в пользу очередной рвущейся к власти группы людей. Так как групп этих, еще именовавшихся партиями, а то и партийными блоками, было много, а по речам все они получались правы, –
