– Никак нет.
Прапорщик лихо козырнул и, по-строевому печатая шаг, покинул кабинет. Аргамаков с теплотой посмотрел ему вслед, а затем вновь вернулся к окну.
Мотор тарахтел уже совсем рядом.
– Либченко едет, – прокомментировал Аргамаков. – Я уж думал, не дождемся.
Через минуту новый начальник школы уже вступал в кабинет:
– Честь имею явиться, господин полковник!
Четкий щелчок каблуками.
– Проходите, капитан, садитесь. – Аргамаков внимательно изучал гостя.
Франтоватый даже в повседневной форме, чисто выбритый, с черными усиками и темными глазами, Либченко без сомнения должен был сводить с ума дам и нравиться начальству. Сразу было видно: исполнительный, аккуратный по службе, знающий себе цену.
Только не завышена ли цена?
Полковник видел капитана лишь трижды. Прекрасным утром, когда бригада улица за улицей очищала город от остатков разбегающейся банды и Аргамаков верхом въехал на заваленную трупами территорию школы. На похоронах полковника Мандрыки. И наконец, на правительственном совещании.
В первом случае Александр Григорьевич практически не обратил внимания на подтянутого капитана. Сказался и бой, и известие о нелепой смерти начальника школы, главное же – неожиданная встреча с Орловским. Пройти несколько сотен верст, освободить захваченный бандитами город и узнать, что одним из немногих очагов сопротивления руководил старый друг и сослуживец! Тот, кого Аргамаков помнил еще по японской молоденьким вольнопером в своей полуроте. Перед Великой войной – полуротным. Во время войны – ротным в батальоне Аргамакова и батальонным в полку.
Тут поневоле поверишь в провидение. А уж взаимной радости от встречи было столько, что она поневоле заслонила представляющихся господ офицеров и сообща – юнкеров.
Второй раз мысли также были заняты другим, уже печальным. Провожая в последний путь достойного человека, не будешь оценивать тех, кто идет рядом с тобой.
А вот на совещании Либченко Аргамакову не понравился. Мандрыка так бы себя не повел. Командир бригады здорово понадеялся на поддержку начальника школы, а тот…
К тому же и Сухтелен, и Раден, и Изотов, продержавшись с Либченко в училище всю страшную ночь, ничего хорошего о нем не сказали. Плохого, надо отдать справедливость, тоже. Даже Раден, кажется, взревновавший красавца к своей даме сердца. Воевал как все, не лучше и не хуже. Если же юнкера предпочитают Кузьмина, то мало ли по каким причинам? Одних курсовых офицеров любят, других – нет. Это не показатель человеческих и профессиональных качеств. Вот то, что он попытался вести самостоятельную политику, это уже серьезнее.
Сейчас же Аргамаков попробовал оценить капитана беспристрастно. Да, вроде бы на совещании выступал против. Но, если подумать, почему Либченко должен безоговорочно подчиниться первому проходящему мимо старшему по званию командиру? Существует правительство, при всей спорности о законности власти, школа находится на территории новоявленного государственного образования и уже потому должна лояльно относиться к вершителям местных судеб. Говорят, сам Мандрыка на первом этапе здорово поддерживал Всесвятского, наверняка считая, что самая плохая власть лучше никакой.
– Вы хотели меня видеть, господин полковник?
– Да. По-моему, нам надо договориться о взаимодействии. Вокруг Смоленска очень неспокойно. В любой момент возможно повторение недавних событий, и лучше в таком случае действовать сообща, чем дробить немногочисленные силы.
Либченко посмотрел на Аргамакова открытым взглядом и вздохнул:
– Вопрос не совсем ко мне, господин полковник. Школа формально находится в подчинении правительства республики. И не только в подчинении, но и в зависимости. – Либченко позволил себе улыбку. Мол, сами понимаете, почему. И все же пояснил: – К сожалению, собственных средств у нас практически нет. Подсобного хозяйства тоже. А кормить юнкеров надо.
– С этим ясно, – кивнул Аргамаков. – Но вы, как офицер, должны понимать, что гражданин по обороне в обороне ничего не смыслит. Что совсем недавно успешно доказал. Наша бригада формально тоже подчиняется правительству, но только не его главному военному специалисту. Мы же предлагаем оперативное подчинение именно на случай боевых действий.
Лицо капитана выражало само дружелюбие, разве что с маленькой ноткой сожаления.
– Лично я, конечно, был бы рад, господин полковник, действовать под вашим командованием. – Либченко многозначительно посмотрел на офицерский «Георгий», украшавший полковничью грудь. – Но на практике над этим надо хорошо подумать. К тому же в правительстве активно обсуждается вопрос о закрытии школы. Мы с покойным полковником Мандрыкой оттягивали сей печальный момент как могли, но он неизбежно наступит. Поэтому как я могу обещать? Мне в первую очередь надо думать, как защитить моих подопечных.
– Вы знаете, ничего страшного, капитан. Мы с радостью возьмем в бригаду всех. Есть у нас офицерская рота, может быть и юнкерская. Жалованья большого не обещаем, но, надеюсь, оно для вас не главное? – вступил в разговор Канцевич.
– В наши дни только о жалованье и думать, – усмехнулся Либченко, чем вызвал одобрительные взгляды полковников. И подложил им крохотную ложку дегтя. – Однако, к моему величайшему сожалению, самостоятельно решить данный вопрос я не могу. Пока школа существует, я должен выполнять хотя бы основные распоряжения правительства, а едва нас закроют – потеряю право приказывать юнкерам. Надо поговорить с ними, подготовить…
Аргамаков подумал, что Либченко не так уж плох. Зря Раден старательно плел против него интригу. Капитан идет навстречу во всем, если же несколько откладывает выполнение, то по вполне понятным причинам. Так, как должен поступать человек, отвечающий за вверенные ему чужие жизни.
– Рюмочку коньяку? – Командир извлек из-за шкафа бутылку. Надо же слегка обмыть знакомство и грядущую совместную службу!
– Не откажусь, – улыбнулся гость.
– Только рюмок у нас при нашей кочевой жизни нет, – уточнил Канцевич, поднимаясь с намерением идти за первой попавшейся посудой.
– Да разве в рюмках счастье? – Либченко элегантно пожал плечами. Мол, эка невидаль!
Глава одиннадцатая
– Прикройте, Дмитрий Андреевич!
Орловский понимал, что лучше подождать до рассвета и уже при свете дня провести основательную разведку. Тем более, велика вероятность, что нападение повторится с другой стороны.
Было бы чуть побольше сил! А то по десятку стрелков на каждую из сторон… Против людей, и то явно маловато. Против же стремительных хищников – не стоит даже говорить.
Или не хищников? Атаковали волки. Странно, несвойственно. Кто и где слышал о волках, несущихся в атаку на позиции? Но все равно, факт есть факт. В свете луны отчетливо выделялись поджарые характерные тела. Сейчас же…
Сейчас на поле лежали сраженные огнем люди. Причем в обоих случаях ошибки быть не могло. Ни в какие массовые видения Орловский отродясь не верил. Скорей тогда, по приобретенному в последнее время опыту, готов был поверить в абсолютно сказочный вариант.
Раз не так давно в вагоне один человек превратился в зверя, почему не предположить, что здесь такой же фокус умудрились проделать несколько десятков?
Подполковник знал о чудесах, встреченных бригадой на долгом пути. В том числе – и о двух мужиках- оборотнях из далекой деревни. Свидетелей же превращения было столько, что усомниться в истории Георгий не мог.
Да и свидетелями были те, кому он верил без оглядки. Збруев, Имшенецкий, Аргамаков…
Теперь же сподобился лицезреть сам. Пусть не момент превращения, да это уже не важно…
И разведка – не выяснение, люди лежат там или звери. Ответ известен заранее: люди, ставшие зверьми и возвращенные смертью к исконному состоянию.
Требовалось проверить возникшую догадку о том, кем были эти люди. Догадка обжигала, не давала
