Время застыло. Не сонной осенней мухой – натянутой до предела готовой лопнуть тетивой.
Глаза солдат враждебно уставились на неожиданного заступника. На лицах же неоперившихся прапоров появилась надежда. Но и только. Они еще не могли взять в толк, что свои тоже могут убивать и что покорность никогда не являлась действенной защитой. Не объяснишь, не втолкуешь, ибо это надо понять самому, однако в этом случае понимание может прийти слишком поздно.
Все тот же рыжий недомерок скользнул взглядом по подтянутой фигуре Орловского и с прежними истеричными нотками взвизгнул:
– Шкура! Офицерский прихвостень! Вот я тебя сейчас!..
Он неловко перехватил винтовку и попытался пырнуть Георгия штыком.
Напрасно.
Орловский шагнул в сторону, перехватил оружие, чуть крутанул, и рыжий по инерции полетел в уличную пыль.
Мелькнула было надежда, что ситуация переломится, взорвется смехом над незадачливым товарищем. Мелькнула – и умерла.
Но страха у Орловского больше не было. Ему ли, дважды получавшему Императорский приз по стрельбе, бояться какой-то обнаглевшей от собственной безнаказанности тыловой швали? Еще посмотрим, кому придется пожалеть о встрече! Зря ли его когда-то учил непревзойденный в бою Аргамаков!
Руки сами поудобнее перехватили захваченную винтовку. Передергивать затвор Георгий пока не стал. Все равно в упор из трехлинейки много не постреляешь. А вот штыком…
Звери в шинелях звериным чутьем ощутили перемену в своем противнике. Теперь перед ними стоял матерый хищник, и его глаза холодно говорили, что сейчас он будет убивать.
– Пошли вон!
Солдаты вздрогнули. Оборотная черта свободы – подчинение более сильному, а силы в Орловском было с избытком. Не физической: десять человек всегда сильнее одного, – нравственной.
Один только рыжий был за спиной и не видел лица своего обидчика. Теперь он поднялся, выхватил из кармана нож и бросился сзади на переодетого офицера.
Попытался броситься.
Орловский почувствовал его движение и, не оглядываясь, резко ударил прикладом.
Стоявшие невольно охнули. Удар пришелся рыжему точно в лицо, и оно моментально превратилось в кровавую маску.
Еще один из вояк попробовал дернуться, но увидел направленное на него дуло и застыл.
– Я ничего, – стараясь казаться спокойным, произнес он.
Таким тоном пытаются разговаривать с изготовившейся к прыжку собакой в надежде, что она утихомирится, отведет взгляд от хрупкого беззащитного горла.
– Вон, – тихо повторил Орловский.
Краем глаза он заметил, как у поворота возник персональный шпик, остановился, очевидно решая, что делать дальше?
Интересно, входит ли в полученные им инструкции уберегать подопечного от подобных встреч, или его задача лишь проследить за его, так сказать, поведением?
– Спокойно, служивый, спокойно. Мы уходим, – сообщил тот же солдат, потихоньку пятясь задом.
Остальные предпочли последовать благоразумному примеру. Двое подхватили под руки покалеченного приятеля, и вскоре вся группа удалялась вдоль улицы.
Орловский красноречиво посмотрел на сыщика, и тот, делая вид, что он обычный прохожий, медленно двинулся за угол.
– Спасибо, – лишь сейчас произнес один из прапорщиков, круглолицый, бледноватый от пережитого напряжения.
Чувствовалось, что он не знает, как обратиться к своему спасителю. Традиционное «братец» как-то неуместно, «солдат» – так ведь Георгий без погон.
– Недавно из училища? – привычно-командным тоном, начисто позабыв про свой вид, осведомился Орловский.
Тон подействовал. Офицеры невольно подтянулись, но еще раз взглянули на замызганную расстегнутую шинель и смутились своего порыва.
Орловский понял их чувства, однако раскрывать свое инкогнито без особой надобности пока не хотел.
– В общем так, господа. В городе становится небезопасно. Я бы вам посоветовал лишний раз не появляться на улицах в таком виде. Пересидите дома. Или лучше отправляйтесь к юнкерам. Тем, возможно, тоже жарко придется, но и вы целее будете, и им два лишних штыка не помешают.
– Но ведь свобода… – начал было второй из офицеров с юношеским пушком над верхней губой.
Они стояли спиной к ушедшим и потому не видели, как солдаты остановились в отдалении, и сразу двое из них подняли винтовки.
– Берегись! – рявкнул Орловский.
Рука привычно вогнала в патронник патрон. Прапора еще только оборачивались, пытаясь понять, в чем дело, когда Георгий мгновенным движением вскинул винтовку к плечу, поймал на мушку фигуру в шинели и выстрелил.
Несостоявшийся стрелок безмолвно упал, зато второй успел выстрелить в ответ, и пуля просвистела над головой Орловского.
Через секунду солдат поплатился за свой промах. Жалости Георгий не испытывал. Перед ним были враги, коварные и жестокие, и разговор с такими может быть лишь один.
На этот раз Орловский сознательно прицелился в живот. Вид чужих мучений впечатляет больше, чем чужая мгновенная смерть, и, когда бедолага забился в пыли, это невольно заставило задуматься его приятелей.
Не всех. Еще двое попытались открыть огонь в ответ, и оба послушно увеличили число жертв.
Расстояние до солдат не превышало полсотни саженей, и будь у Орловского чуть побольше патронов, уйти живым он не дал бы никому.
Кто ж знал? Георгий горько пожалел об оставленном у Степана Петровича маузере. Только толку от тех сожалений!
Однако и противник о многом сожалел. Если кто из солдат и помнил о вместимости магазина, то лишь в том контексте, что последняя пуля может достаться именно ему. Убивать же и умирать самому – понятия совершенно разные.
Стрелять уцелевшие больше не пытались. Вместо этого они проворно рванули под прикрытия заборов, страшась хотя бы на секунду остаться на открытом месте.
– Уходим! – гаркнул Орловский.
Прапора еще приходили в чувство. Толстощекий торопливо лапал кобуру, словно надеялся достать на таком расстоянии из нагана, второй же стоял столбом, представляя из себя великолепную мишень.
– Быстрее!
Они не понимали, что отступление не бесчестие. Да и вряд ли вообще сознавали случившееся. Но Орловский привык командовать людьми в самых критических ситуациях, и его слушались не только необстрелянные юноши, как эти прапора, но и гораздо более бывалые люди.
Втроем они торопливо свернули за угол и сразу налетели на приставленного к Георгию шпика. Тот почти бежал им навстречу, а в его правой руке был зажат «Смит и Вессон» полицейского образца.
– За подмогой! Немедленно! – прикрикнул на него Орловский.
Сила приказа подействовала и на этот раз. Сыщик послушно бросился со всех ног вдоль улицы, а Орловский повлек офицеров в противоположную сторону.
– Кто-нибудь знает город?
– Я, – выдохнул толстощекий.
– Тогда веди. Мы должны как можно быстрее скрыться. Да так, чтобы ни одна собака следов не нашла.
– Ну, вы и стреляете! – с уважением протянул толстощекий.
Они сидели на задворках маленького двора и медленно приходили в себя.
