немереную. Все ж таки с винтовкой разжиться едой – не проблема, а сало что? Съел и забыл. Брюхо – злодей, вчерашнего добра не помнит. – Ну, хоть патронов с десяток подкинь.
С патронами у Орловского было неважно, а винтовка без них – все равно что пика. Только штыком и колоть. Однако и есть что-то надо, поэтому пришлось пуститься в торг.
– Пять.
– Ты че, по миру пустить меня хочешь? Дай хоть девять.
– И штык в брюхо, – с неожиданной для себя злостью добавил Орловский. – В твоем куске от силы фунт.
– Полтора, – тут же возразил продавец.
– Да че ты с ним торгуешься, браток? Шлепнуть спекулянта – и вся недолга! – неожиданно пришел на помощь Орловскому какой-то расхристанный солдат, как раз проходивший мимо.
– Пять так пять, – сразу сменил тон мужик.
– То-то. – Случайный прохожий посмотрел, как Орловский отсчитывает патроны, и сплюнул. – Развелось мироедов. Раньше господа на шее сидели, так теперь свой брат туда забраться норовит. Совсем совесть потеряли!
Солдат прошествовал дальше.
Орловский забрал свое сало, сунул его в мешок и тоже двинулся прочь. На душе было погано, как все последние дни, но это состояние стало уже привычным.
Он отошел к какому-то дереву, сбросил с себя поклажу, присел прямо на торбу и достал из кармана кисет. Махорка была не очень, однако все ж таки курево, и Орловский жадно затянулся порцией вонючего дыма.
– Слышь, браток, дай курнуть! – Еще один солдат, степенный бородач средних лет, появился рядом и стал в нерешительности.
Орловский молча протянул кисет. Солдат сразу поставил рядом свой вещмешок, сел прямо на землю и стал сворачивать самокрутку.
– Как зовут-то?
– Егором, – нарочито упростил свое имя Орловский. Разговаривать не хотелось, но и куда-то уходить – тоже.
– А меня – Прохором, – представился в ответ солдат. – Откель будешь?
– Можно сказать, что с Подмосковья. Хотя куда меня только не бросало!
– А я – Самарской губернии, – поведал бородач. – Вот, на родину пробираюсь. Ты тоже?
– Куда ж еще? Там у меня семья. Жена, сын, – ответил Орловский и тяжело вздохнул. – Без мужика им не прожить.
– Да, без мужика трудно, – согласился бородач. – Сам-то, чай, из рабочих?
– Был когда-то, – покривил душой Георгий.
Не объяснять же правду этому бородачу, тем более что правды этой он не захочет ни понять, ни принять!
– Тады вообще не сахар! Землица-то завсегда прокормит, а вот вам в городах будет плохо, – вздохнул Прохор.
От него исходило впечатление основательности, надежности, как от той земли, на которой он рос и которую обрабатывал. Сколько их, крепких мужиков, готовых терпеливо переносить лишения, прошло перед Орловским за долгую службу! А потом за несколько дней те же самые мужики, казавшиеся идеальными солдатами, вдруг посходили с ума и немало способствовали установившимся Содому с Гоморрою…
Именно способствовали. Орловский заставлял себя ни на минуту не забывать, что устроили это все-таки не они.
– Ничего, мы как-нибудь, – как некое заклинание произнес Орловский, хотя и сам не очень верил в то, что говорил.
– Бог не без милости, – с каратаевскими интонациями поддержал Прохор.
И совсем не в тон словам где-то недалеко прозвучал громкий выстрел из трехлинейки и почти сразу – второй.
– Опять балуют, – неодобрительно покачал головой Прохор и поднялся со своего места. – Пошли посмотрим.
– Пошли, – согласился Орловский.
Навстречу им по толпе пробежал шорох: «Охвицера поймали, паскуду! Шлепнули гада!»
Орловский сразу утратил весь интерес. Да и было его совсем немного. Прохор тоже остановился и в сердцах сплюнул. То ли не озверел окончательно, то ли просто надоело бесконечное продолжение одного и того же.
А тут как раз на площадь, позвякивая бубенцами, под разухабистую музыку гармошек, выскочила кавалькада разряженных троек. Все они были забиты разношерстной публикой, и серая шинель нараспашку соседствовала рядом с дорогим пальто, рядом красовались самые разнообразные женские наряды.
– Гуляй, граждане! Свобода! – выкрикнул с головной тройки господин в приличном, но уже порядком перепачканном костюме. В подтверждение своих слов он взмахнул над головой наполовину опустошенным штофом, вот только делиться выпивкой ни с кем не стал.
– Эй, браток! Налей чуток! – прокомментировал голос из толпы и был сразу покрыт громовым хохотом.
Господин весело осклабился в ответ, но вскочивший сосед, для чего-то перевязанный поверх костюма пулеметной лентой, молча посмотрел на толпу так, словно она вся состояла из его личных врагов.
– Добра навалом, лишь взять не стыдись! – прокричал первый господин и снова взмахнул бутылью. – Довольно мы гнили в окопах на потеху мирового капитала! Пусть теперь капиталисты поделятся тем, что когда-то отняли у нас!
– Что-то не похож он на окопника, – не выдержав, тихо произнес Орловский. – Да и на труженика не очень.
– Это точно, – подтвердил Прохор. – Не то бандит, не то политический.
Орловский не видел между этими понятиями особой разницы, благо сам по молодости примыкал к молодежным кружкам и об их уровне нравственности знал не понаслышке. Прожитая жизнь заставила изменить многие из прежних взглядов, поменять прежние приоритеты, по-новому взглянуть на теоретиков, жаждущих подогнать мир под свои надуманные теории.
– Граждане! – вновь закричал господин. – Кто не цепляется за юбку собственной бабы, кто хочет истинной свободы, вступайте в мою коммуну! Устроим рай во всем уезде! Водку и баб обещаю!
Он стиснул пышную грудь восседавшей в том же тарантасе раскрашенной девицы, и та взвизгнула с притворным возмущением.
– Прочитай свои стихи, Санька!
Худосочный, явно нетрезвый юноша с длинными давно немытыми волосами поднялся рядом с говорившим и патетически завопил:
– Слыхали? – Господин вновь показал в улыбке желтоватые зубы и с чувством поцеловал поэта. – Молодец!
– В банду набирает! – брезгливо сплюнул Прохор, а Орловский с едва заметной иронией поправил:
– Не в банду, а в коммунию.
– Один хрен!
Надо сказать, что особого желания вступать в коммуну, или, по мнению некоторых, в банду, толпа не изъявила. Не в силу каких-то моральных устоев, а просто потому, что наиболее буйные уже организовали свои коммуны и шлялись сейчас вдоль дорог, а здесь оказались люди большей частью семейные, не видевшие своих близких давно и потому спешившие по домам. Да и не только бабы влекли к себе повоевавших солдат. Там, в родных деревнях, по слухам, давно делили землю, и ставшие вольными люди боялись оказаться ни с чем.
Но все же несколько человек не устояли перед искусом и изъявили желание присоединиться к гулявшим.
Главарь спросил каждого, как зовут, окинул пополнение оценивающим взглядом, а затем самолично
