Труднее всего оказалось сделать первые десять шагов. Сначала встать на колени, потом во весь рост и сделать эти проклятые шаги. Добравшись до леса, я опять рухнул. Нет, братцы, так нельзя. Замерзну. Сгину не за грош. Надо собраться. Надо сконцентрироваться.
Пришлось раздеться, включая исподнее, хорошенько выжать каждую тряпочку, завязать все, кроме трусов, в узелок. Согреться по-настоящему я мог только на бегу. И побежал.
Я двигался в том направлении, где, по моим представлениям, должны были находиться бедолага- Мякинцев и ребятки Ли. Минут через пятнадцать я понял, что заблудился.
Мне оставалось рухнуть на траву и в бессилии закрыть лицо руками. Кажется, я плакал. И в голову мне лез последний разговор с отцом. Как горделиво я открывал ему глаза на философию военного образа жизни! И сейчас, кажется, отвечаю перед Богом и людьми за каждую тщеславную фразу…
…отец тогда спросил:
– У тебя перед отлетом на Терру-6 сколько еще времени?
– Неделя. Как у всех после выпуска.
– Я хотел самое важное припасти на последний день… Но нет, как видно, не получится, терпения не хватит. Придется сегодня…
Я подумал: ну что сейчас будет? Славная повесть о том, как дед достойной службой заработал полковничье звание себе, а всему нашему роду – потомственное дворянство на веки вечные. Отец обязательно расскажет одну из тех назидательных историй, которые я выучил еще лет в двенадцать. А в конце выведет мораль: не посрами. Я никогда не мог объяснить ему, что некоторые вещи давно вошли мне в плоть и кровь, их ничем оттуда не выгнать… Они не портятся, не линяют и не падают в цене даже после очередной назидательной истории. Впрочем, слушать я научился. После пяти курсов военного училища грешно не уметь слушать. К тому же мой старик – хороший человек, иногда он оказывается прав, да и беды особой нет в десяти минутах, почтительно прохлопанных ушами.
– Нет, о дедушке мы сегодня не будем.
Я уставился на него оторопело. Похоже, я еще не все понимаю в этой жизни. Какая-то малость осталась.
– Поговорку, которая начинается словами «Береги платье снову…» ты и так знаешь. Я надеюсь, это вошло тебе в плоть и кровь.
– Точно, папа. Как эритроциты.
Он пропустил мою реплику мимо ушей. Задумчиво почесал подбородок. Пригладил черное сено вокруг лысины. Поправил обручальное кольцо, хотя оно ему, вдовцу, давно вросло в безымянный палец до полной неснимаемости. Почесал за ухом. Сейчас сцепит ладони в замок и послушает, как хрустят суставчики.
Сцепил ладони. Хрусть-хрусть-хрусть. Три. Доволен! Впрочем, как и я: хоть что-то в этом мире осталось неизменным.
– Во-первых, вот какая штука… Где бы ты ни был, куда бы ни сунулся, а домой ты всегда можешь вернуться. Твой дом – вот он. Тебя здесь ждут.
Я кивнул. Странно, почему это кажется старику столь важным? Да – дом. Да – тут. А где ж еще? Само собой разумеется.
– Ты знаешь, не очень-то я одобряю военную стезю…
Еще бы папа, при твоих-то ста тридцати килограммах, близорукости и докторской степени! Таких не берут в кавалергарды.
– …но это твой выбор. Мы столько раз беседовали о твоем… о твоей…
Не найдя нужных слов, он махнул рукой. Дескать, о той моче, сынок, которая вступила тебе в голову и выжала мозги из ушей струйками. Разве не так? Мы действительно много раз беседовали. Целых два или три. Пять лет назад. Он не пытался давить на меня. Просто не мог понять, а я не сумел объяснить. И вот он пробует еще разок, напоследок.
– В общем… зачем тебя понадобилась вся эта амуниция?
– Бог создал нас с тобой разными, отец.
– Разными… как что?
И тут я, наконец, отыскал нужные слова:
– Как мужчина и женщина, смычок и скрипка, растения и животные. Одно без другого не бывает. Не может полноценно жить.
В его глазах я прочитал честное непонимание. Что ж, значит потребуется больше нужных слов.
– Ты… Кто ты? Ты сидишь, лежишь, стоишь. Ты – человек, предпочитающий не сходить с места. Ты – статик. Не в хорошем смысле слова и не в плохом. Просто статик. Такое свойство. Глаза могут быть карими, зелеными, серыми… А люди могут быть статиками и не-статиками. Я не могу как ты. Мне нужно идти, бежать, добиваться чего-нибудь, соперничать, драться, в конце концов. Я
– Послушай, но ведь здесь, в Москве…
– Ничего здесь нет для меня, отец! Ничегошеньки. Империя не воюет уже много десятилетий. Мы слишком сильны и слишком добры для этого. Только мелкие конфликты и только на границах, да и там на нашу долю осталось всего-ничего.
Старик сухо рассмеялся, и мне это крепко не понравилось. Он не понял. Он даже не попытался меня понять!
– Торопишься? Боишься не поспеть к шапочному разбору?
Прозвучало мягче, чем я думал. Намного мягче.
– Может, и боюсь, отец…
– Очень хочется свалить кое-что на твой возраст. Но я попробую побыть умным. Допустим, не ошибся. Есть такая возможность, отличная от нуля, хотя и довольно жиденькая. Допустим. Но если вдруг ты почувствуешь: папаша-то был прав… не сегодня и не завтра… когда-нибудь… вероятно, нескоро… как поступишь?
Мне надоел этот разговор. Смысла в нем ровно настолько, насколько я люблю старика и готов терпеть его занудство.
– Вряд ли.
– А если все же…
– Ты хочешь увидеть шахматную партию от первого хода и до последнего, так и не сев за доску.
Он усмехнулся. Я поймал его на самой выдающейся слабости: желании предвидеть все последствия и побочные эффекты каждого шага. Терпеть не могу. Если б я думал как он, то, наверное, забыл бы, как дышать, и умер.
– Уел. Но одного все-таки не пойму: ты хочешь двигаться, так?
– Так.
– Отчего ж твое движение не может быть внутренним? Без суеты, вглубь. По-моему, ты не лишен способностей…
– Внутренним? Карьера йога меня не прельщает.
– Я покажу тебе! Пойдем. Одевайся. Я покажу тебе одного… человека.
Иногда старика охватывает энтузиазм в тяжелой форме. Такое нельзя преодолеть, такое можно только пережить. Как локальное стихийное бедствие. И я покорился. Я твердо обещал себе: пока мы с отцом еще вместе, не стану портить ему настроение. Потерпеть-то осталось самую ерунду, недельку. Да и труд невелик.
Мы вышли из дому.
– Когда ты последний раз был в церкви?
– В прошлую субботу.
– Значит просто… заглянем.
Я не понял его. Недалеко от нашего дома – красавец Андреево-Рублевский храм в Раменках. Относительно новый, 30-х годов XXI века. Его построили на месте деревянного, который «временно» заменял каменный на протяжении сорока лет. «Наследник» мне с детства нравился, в середине XXI-го вообще строили с затеями, пытались возродить каменное узорочье… Но я эту церковь знаю вдоль и поперек. Наизусть, как считалочку. Какого лешего понадобилось отцу… впрочем, он идет не туда.
– Пройдемся. Тут идти всего минут двадцать, сущие пустяки.
