– Они, наверное, часто болели… – предположил Виктор.
– Почему? То есть… почему ты так думаешь?
– Сейчас теплый сезон – и то до костей пробирает. Представь себе, какой тут мороз в сезон туманов… Вершина горы.
– Мечта многих философов – жить на вершине горы.
Сомов поцеловал жену в шею.
– Да я же не спорю с тобой, Катенька… Просто мечтали-то многие… а вот хотя бы два года
Катенька хмыкнула.
Она показала ему развалины храма. Жилой дом, стены которого украшали настоящие фрески. Давильню для ягод, – из их сока потом делали вино. Дворец правителя с каменной резьбой на полуобвалившемся фасаде. И Сомов понял: нет, все-таки было тут средневековье. Самое настоящее. И люди въехали в него аж по самую шею.
Тут было красиво. Виктор не сразу понял это, он вообще не большой дока по части эстетики. Но через час хождений по развалинам Сомов почувстствовал, как мрачноватая красота этого места стучится в его сердце. С отвесных обрывов открывались цветущие ковры степей, зеленые холмы, блесткая вязь речушек и ручьев. Рябило зеркальное лицо большого озера. Едва заметные тропка уводила к монастырю, полностью – от погреба до церкви – вырубленному в отвесной скале. Камни и холодный ветер. И серое, низкое небо. И еще, наверное, на камнях бились когда-то нищие костерки, взметывая кверху огненные пальцы… Ветер подпевал им, тянул бесконечную минорную мелодию. Сидя у костров и слушая песню ветра люди могли научиться понимать друг друга без слов.
– Здесь красиво, Катя. Жутко, но красиво.
– Да… – услышал он тихий ответ. Жена обняла его и прижалась виском к плечу.
«Одежда у меня сырая, грязная. Как бы она не испачкалась…» Сомов нашел Катенькину ладонь, переплел пальцы, легонько сжал, и только потом отстранился.
– И красиво, и жутко. Всего понемногу. Как сладкая ягода черного цвета… не помню названия. Растет на Земле, у нас не прижилась… Нет, помню: ежевика. Точно, ежевика.
– А знаешь, Витя, чем кончилась вся эта ежевика? И, главное, когда?
– Сколько они, в принципе, могли продержаться? Ну, тридцать лет… Ну, сорок… Нет, сорок – это вряд ли. У нас тут слишком живые люди, чтобы терпеть под боком таких тихонь.
– И что бы они с этими тихонями сделали? Из чисто спортивного интереса спрашиваю, просто мне хочется знать, как ты смотришь на те времена.
Сомов задумался. Времена… Вот сейчас – времена. Цивилизация. Все серьезно и основательно. А тогда… если вспомнить школьный курс, сделать скидку на протокольную вежливость по отношению к предкам, да еще добавить рассказы отца, деда, дяди… о-о-о! Да банды были, вот и все, мать твою, что здесь было. Горло грызли друг другу. Просто банды делились на оседлые и кочевые. Ну, кроме того, они делились на русских, порто, белорусов, полещуков, латино и прочая, и прочая… Или еще вот на католиков, старокатоликов, православных, униатов и никаких. Никакие не выжили, они все никак не могли понять, наверное, зачем им вообще жить, помимо того, что умирать – страшно. Остальные-то выжили… Но главное, говорят, в самом начале было: кто ты – кочевой или оседлый. В кочевые шел совсем бесшабашный народ, вольница, чума… дядя так и говорил: «чумовые»… то есть бешеные, поразила их зараза буйства и от нее тронулись умишком… По нынешним временам, считай, сплошная уголовщина. Любимая, видно, забава у них имелась: оседлых грабить-резать. А оседлые – трудяги, от них потом все и пошло. Они сначала кочевых боялись, а потом стали собираться кучами и вольницу эту уголовную корчевать… Ну и пересилили. Трудяги всегда пересиливают. Сорок лет назад, говорят, последняя «бригада» кочевых оружие положила и отправилась на каторгу…
– Катя… да все же ясно. Раздели бы их.
– То есть?
– Отобрали бы все в один миг, хорошо если в добавок еще и не положили бы тут всех на вечный отдых.
– В общем и целом верно. Ты у меня стихийный, неосознанный историк, Сомов… Знаешь, в науке это называют чудовищно скучными словами. О таких общинах, как Холодцовская, говорят, мол, замкнутые центры интеграции колонистов в силу внешнего давления маргинализировались или теряли независимость.
– Мать твою сорок восемь…
– Совершенно верно. – Хладнокровно комментировала супруга. – Маргинализировались, это когда, как ты сказал, всех раздели, да тут и конец общине. Или обложили данью на простых условиях: не заплатишь – порежем. И платили. Беднели. Голодали. Мерли. А все-таки платили. А вот незамкнутые центры интеграции это…
– Это сейчас мы. Так?
– Витька, зачем ты пошел на флот? А? Пошел бы к нам, давно сделался бы академиком…
– Не выйдет, Катенька. Слишком люблю думать строем…
Она хихикнула и отвесила шутливый подзатыльник.
– На самом деле они продержались двадцать два года. с 2040-го по 2062-й. Тут было княжество, Сомов, слово-то какое… импортное… княжество. Так и называлось: Чистое княжество. Сменилось четыре чистых князя, у них даже двор был собственный, новые дворяне завелись… Свой стиль в искусстве… Понимаешь, многим сейчас это нравится. Очень красиво. Тонко, изящно… Династия благородных государей Холодцовых. Чистый князь Алексий I Основатель. Чистый князь Владимир I Хранитель. Чистый князь Борис I Воин. Чистый князь Алексий II Святой. Красиво…
После этого она показательно отбарабанила годы правления. Катенька любила производить впечатление на своего мужа. На других ей было скучно; госпоже Сомовой достался
– Как они себя-то называли? Чистяне?
Катенько ответила ему серьезно и даже с грустинкой в голосе:
– Нет, Витя. Истинно русские.
– Русские? Эти – русские?
Они посмотрели друг другу в глаза.
– Катенька, но мы ведь совсем не того сорта… Вся русская Терра – не того сорта. Да нигде в Русском мире… – он запнулся. У супруги в очах стояло полное понимание и абсолютное согласие.
– Точно, Витя. Мы из другого теста сделаны. Только тогда еще не существовало никакой русской Терры. Были русские с планеты Земля – на любой вкус и цвет. В том числе и такие. Взгляни-ка сюда.
Она показала носком ноги.
Сомов опустился на корточки. Под травяным одеялом пряталась каменная плита, вся в трещинах. Из трещин неровными клочьями вылезал мох. Виктор пригляделся. Ногтем отколупнул пару пластинок сухой грязи, мешавшей рассмотреть буквы.
«Раб Божий Андрей Васильевич Елизаветин, боярин чистого князя Алексия Ива… (часть надписи убила трещина). От Сотворения мира 7508—7553. А всего веку его сорок пять лет».
– От Сотворения мира?
Катенька нетерпеливо поморщилась:
– Он родился в 2000-м году. Еще на Земле. А умер здесь, на Терре.
– Ну а…
– Сейчас расскажу. Истинно русские это значит чистые по крови, то есть два русских родителя у каждого; чистые по вере – значит, крещеные православные; чистые по своим помыслам, иными словами, беззаветно преданные государю; чистые телом: смешанные браки не разрешаются… Но во всем этом, положим, лиха еще никакого нет. Сначала такая вот «чистота» давала им даже некоторое преимущество. Крепко держались за своих, никогда их не сдавали, дрались за свою землю отчаянно. Но, видишь ли, было еще одно у них философское представление: они, истинно русские – чистые, а все остальные – нечистые. Полукровки. Полуверки. Инославные. Предатели Царства. Погань. Нечисть. С ним за одним столом есть –
