неподалеку от моего груза устроилась, прямо перед бочками, как ее устраивали в вертолете солдаты, на кресле, сложенном теперь уже собственноручно из солдатских рюкзаков, беременная, матерь ее, жена капитана Павловского. Эта дура никак угомониться не могла. Известно, что хуже дурака может быть только дурак с инициативой. К дурам эта поговорка тоже, между нами говоря, относится. Я еще в вертолете слышал, как она внаглую вбивала клинья между старшим лейтенантом Воронцовым и своим капитаном. Цепкая и хваткая бабенка, которая и своего не упустит, и чужое прихватит. Хорошо еще, что капитан такой нерешительный, а Воронцов, напротив, категоричный и знающий, что делает. В ситуации, подобной нашей, командовать должен один человек, и командовать должен тот, кто в состоянии это делать.
Чем-то меня месторасположение жены капитана Павловского не устраивало, хотя на планшеты она пока еще, кажется, не претендовала. Но это вовсе не значило, что она не будет и впредь на них не претендовать. И мне вдруг подумалось, что дождь, который то начинается, то прекращается, грозит грозою, но в грозу не переходит, может толкнуть несуразную с моей точки зрения мадам к желанию устроить себе из моих планшетов навес. Конечно, упаковка водонепроницаемая, о ней заботился не я, а контрабандисты, которые готовили иконы к переправке через границу. Их задача была предельно конкретная — чтобы иконы не потеряли товарный вид, иначе все дело пойдет насмарку. И упаковка была, как я проверил, выполнена на совесть. Так в музеях не упаковывают…
И я вернулся, глянув, между прочим, и на свой багаж. Слава богу, не допустившему утилитарного поругания святынь! Павловская пока еще не протянула свои цепкие маленькие и скрюченные от жадности пальцы к моим планшетам. Но вот сам капитан встретил меня не слишком ласково. Я понимаю, что патроны он, матерь его, не делает не только здесь, но и вообще. Тем не менее, если бы я спросил патроны у его беременной жены, уверен, что она принялась бы искать у солдат. Тем не менее и капитан, кажется, мозгами зашевелил. Не все его извилины, наверное, еще заняты выяснением отношений с женой. Он на раненых солдат оглянулся и хотел уже было к ним шагнуть, к тем, что не могли помогать ему строить бруствер, но в это время ущелье, как классический пример аэродинамической трубы, донесло до нас сначала непонятные звуки. Лично мне показалось, что это едет колесный трактор, и даже мысль мелькнула о том, что боевики где-то трактором разжились, чтобы на нем к позициям лейтенанта Соболенко подобраться вплотную. Но трактором здесь разжиться возможности не было, да и до позиций не только на тракторе — на автокроссовой машине багги не доберешься, хотя и говорят, что багги везде проедет. Это я быстро понял. А потом и увидел…
— Ну вот, а ты говоришь, прорвутся боевики. Уже не прорвутся, нас нашли и сейчас уже наверняка передают координаты.
Вертолет прилетел со стороны нижнего ущелья. Как раз над боевиками пролетел. И наблюдателю наверняка было видно, что здесь происходит, и оценить наше положение можно было без труда.
— Через час ракетоносцы прилетят и ничего от бандитов не оставят… — проявил Павловский естественный оптимизм. — А за ними десантуру выбросят, чтобы добили тех, кто спрятаться сумеет, если мы сами их не добьем… Я знал, что так будет. Это Воронцов что-то запаниковал… Найдут — не найдут, патронов мало. Хватит нам патронов…
Признаться, я тоже словно бы чувствовал, что дело благополучно завершится.
— Что там за эмблема непонятная на вертолете? — спросил я, вглядываясь внимательнее.
В эмблемах родов войск я не силен, признаюсь, матерь их, без стеснения. «Вертухая»[10] я легко отличу по роже, а не по эмблеме. И мента тоже… А остальное меня касается мало. По крайней мере, раньше мало касалось.
Вертолет летел невысоко, и Павловский тоже всмотрелся.
— Это МЧС… Естественно, они и должны искать пропавших, кто же еще… А час мы спокойно продержимся.
— Без патронов мы и десять минут не продержимся… — резонно возразил я и перекрестился демонстративно широко. — И десять вертолетов МЧС нам не помогут. Боевики тоже не дураки, понимают, чем появление этой «вертушки» для них чревато. Напролом сейчас полезут.
Вертолет пролетел дальше, посмотреть, что в верхней части ущелья делается…
По большому счету я думал, что час продержаться мы в состоянии при любом раскладе сил. Уж очень выгодная у нас позиция, и нам не надо никого торопливо атаковать. Пусть нас атакуют, а мы будем спокойно, как в тире, постреливать одиночными, но точными выстрелами. На это патронов должно хватить. Но капитан принял меня слишком неприветливо, и потому мне очень хотелось ему возразить и поставить его на место. Не на командирское, естественно, а на достойное его…
Капитан Павловский помрачнел. Ему неприятно было, что какой-то священник, пусть и с автоматом в руках, читает ему проповеди на военную тематику. Ему, офицеру, и кто — священник… Но он гордость смирил и пошел к солдатам. Разговор был недолгим. Собрали все, что было, и даже у тех, кто помогал Павловскому бруствер строить. Набили три полных рожка и еще набрали пару горстей в камуфлированную солдатскую косынку, испачканную кровью. С этим грузом я и двинулся было к позициям нижнего заслона, но задержался, чтобы под струйкой водопадика умыться. Горная вода свежая. А лицо, хотя и мокрое от дождя, все же было липким и потным. От простой ходьбы по этому склону — уже потным. Нелегко здесь ходить. Я умывался долго и с наслаждением. А когда выпрямился и взял в руки свой груз, снова услышал приближающийся шум вертолетного двигателя. Вертолет возвращался, осмотрев все позиции. Надо полагать, что данные он уже передал, и скоро на смену ему прилетят машины более серьезные и грозные, умеющие горные долины в перепаханные равнины превращать…
Павловский смотрел в небо. Я рядом с ним остановился.
— А вы бы это, капитан…
— Что? — спросил Павловский жестко и глянул на меня волком. Не любит он, когда ему указывают. Так, кажется капитану, он авторитет теряет.
— Бруствер бы доделали. Мало ли, отступить придется. Чтобы сразу позицию занять, и бой вести. Под обстрелом бруствер не построишь.
Он хотел что-то сказать резкое, я по огню в глазах увидел, по вспышке, но в это время послышалась пулеметная стрельба совсем рядом, и вертолет начал какие-то кульбиты выписывать, чтобы от обстрела уйти. Так необъезженная лошадь, на которую впервые наездник взобрался, скачет. Только лошадь на земле, а вертолет в воздухе.
— Бандиты и его хотят сбить, — заметил я. — Опыт имеют…
— Это не бандиты… — сквозь зубы сказал капитан. — Это рядом… Там позиция старшего лейтенанта Воронцова. Он что, с ума сошел?!
Теперь и я тоже понял, что огонь по вертолету открыли не бандиты. Маленькая машина МЧС находилась как раз в том месте, где корпус нашего вертолета покоился. И что-то в поведении вертолета Воронцову, видимо, не понравилось.
Павловский обернулся.
— Бинокль! Есть у кого-нибудь бинокль? — спросил резко.
Никто ему не ответил. Бинокля у солдат не оказалось, как не оказалось его почему-то и у беременной Павловской.
Капитан зло рукой махнул.
— Точно, у старлея крыша поехала.
— Я схожу туда, посмотрю… — вызвался я, больше для того, чтобы удовлетворить собственное любопытство, а вовсе не для того, чтобы капитана утешить и посоветовать ему взять командование на себя. Я понимал, что такой опытный офицер, как старший лейтенант Воронцов, глупости не допустит и, значит, наше положение не такое радужное, как кажется капитану Павловскому.
Пулеметы были не зенитные, а подбить из «ручников» вертолет проблематично. Зря только Воронцов патроны тратил. Вертолет, матерь его, ушел на скорости и мимо нас на скорости пролетел за поворот ущелья, где и скрылся. Но звук двигателей долго не удалялся. Должно быть, наблюдателю хотелось рассмотреть позиции боевиков, а те оказались более лояльными, чем спецназовцы, и не стреляли. По крайней мере, мы стрельбы не слышали…
— Дуй, батюшка, только быстро, — послал меня Павловский без мата. По крайней мере, вслух он не матерился, хотя что-то подобное наверняка держал в голове.
Я положил на большой заметный камень приготовленные для отправки патроны и «дунул»,
