ясно становится, что это не случайность, что ты на это рассчитывал... Что, нет?
— Это уж как тебе угодно...
Максим, без помощи рук, поднимается на ноги и отходит к французскому окну. Эрнст становится рядом, кладет руку ему на плечо.
— Ты должен мне об этом рассказать, — убеждающе говорит он негромко. — Я допускаю, что ты можешь и не знать механики этого своего... ну, исцеления, что ли... Поэтому твой долг — описать день за днем, час за часом, что ты делал, как себя ощущал, что испытывал с того самого часа, как мы... как я тогда открыл тебе... помнишь? Что ел, как спал, с кем говорил, о чем и так далее. Может быть, нам удастся нащупать... Ты представляешь, что это может означать для человечества?
— Чихал я на твое человечество, — произносит Максим с большим чувством. — Ничем я не могу ему помочь. Если расскажу, все равно не поверишь...
— А ты все-таки попробуй.
— Нет. И пробовать не буду. Вам, дешевым позитивистам, такого не понять. Ничего я не буду описывать. Пусть всяк спасается сам, как может. Коемуждо по вере его, слыхал такое? Вот и весь секрет. Миром правит любовь. И судьбою тоже. В том числе и раковыми заболеваниями, как выяснилось.
— Что-то ты... Впрочем, направленные интенсивные эмоции... Ты имеешь в виду семью? Лизу, Петера?
Максим вдруг мрачнеет.
— Какая тебе, черт подери, разница? И вот что: хочешь водки с лимоном?
Комната Марты. По-прежнему чистенько, но уже не так опрятно.
На полу и на стульях небрежно брошены одежды: брюки, чулки, платье, пиджак, рубашка... На столе початые бутылки, тарелки с едой, раскрытая коробка конфет. А на кровати лежит Максим в трусах и майке, и рядом сидит, прижимаясь к нему, Марта в короткой ночной рубашке.
Марта рассказывает:
— ...И вот обмеряю я ее ниже пояса, а она мне: «Не прикасайтесь, — говорит, — у вас пальцы холодные...» А я ей: «Как же, — говорю, — не прикасаться, обмерять и не прикасаться?», а она ведь лавочница, лахудра, пальцы ей, видишь ли, холодны, а давно ли луком на рынке торговала?.. Ты меня слушаешь?
— Слушаю.
— А чего улыбаешься? Лежит и улыбается... Ну, чего улыбаешься? Чего тебе весело?
Он берет ее за руку.
— Ты знаешь, как я тебе благодарен?
— Так ведь и есть за что!
— Есть, есть...
Максим тянется через край кровати, подбирает с пола пиджак и достает из внутреннего кармана кубическую коробочку. Раскрывает ее и протягивает Марте. Там в лиловом бархатном гнезде сияет ослепительным камнем тонкое золотое кольцо.
— Ох! — произносит Марта, принимая подарок. — Неужели это мне?
— Тебе.
— Да что ты?
— Тебе, тебе. На память с благодарностью.
Марта достает кольцо, надевает на палец и любуется.
— Красота какая... Сроду у меня такой красоты не было. И дорогое, поди... Сколько стоит?
Максим привлекает ее к себе и крепко целует.
— Ты в миллион раз больше стоишь. Ты стоишь жизни моей. За такой подарок мне никогда не отдариться.
Марта нетерпеливо освобождается из его рук.
— Ну, это уж не надо. Так только в кинофильмах да в романах разговаривают. Жизни его я стою... Подумаешь, пожалела мужика, так он до сих пор слюни пускает...
— Так просто пожалела, и всё?
— Нет, конечно, и мне много радости от тебя было, я же не скрываю... Что же мне — тоже тебе что- нибудь подарить за это?
— Фу, Марта! Что ты такое говоришь?
— То-то и оно. Ты же просто землю рогами рыл. Даже страшно было. А в лесу как на меня накинулся? Помнишь? Ничего ты не помнишь.
Я уж думала — конец мне, раздавит, сожжет...
Она счастливо смеется.
— И ведь смотри... — продолжает она, отсмеявшись, не замечая, каким отчаянным и страшным взглядом он смотрит на нее. — Я и думать не могла никогда, что со мною такое может быть. Я ведь не девочка, да и тебе за пятьдесят... Ах, Максим, так хорошо было, так хорошо!
Максим садится и опускает голые ноги на пол.
— Было... — горько произносит он. — Почему же было?
— Да потому что... было! Не век же нам миловаться? Побаловались, порадовали друг друга, пора и расходиться. Я как раз нынче хотела тебе сказать: я уезжаю. Тетка у меня старенькая в Заречье, совсем на ладан дышит, меня зовет... Да ты не огорчайся, неужели мало тебе было?
Пауза. Затем Максим тяжело произносит, глядя под ноги:
— Да, понимаю. Что ж, ты права, наверное. Ты ведь ведьма, целительница... Сделала свое дело, спасла человека... Можно и расходиться.
Марта изумленно смотрит на него, затем растерянно обводит взглядом комнату, снова смотрит на него.
— Постой, постой... Кто я?
— Ведьма... Целительница...
— Что-то я тебя не пойму никак. Какая я ведьма? Я портниха, а не ведьма...
Максим кричит:
— Ты меня исцелила! Притворяешься, что ли? Я же смертельно болен был, а ты меня исцелила!
Марта встает.
— Ну, знаешь ли... Исцелила... Ну и славно. Не понимаю я твоих заумных речей. Здоров теперь?
— Да, здоров!
— Вот и славно. Вина выпьешь?
— Да погоди ты со своей выпивкой! Слушай... Иди сюда... — Он хватает Марту за руку и сажает к себе на колени. — Марта, Марта, родная ведьма моя, ты меня можешь выслушать?
— Могу. Только не тискай меня так, у меня синяки от тебя на боках... Ну, пусти.
Она освобождается от его объятий и пересаживается на стул. Максим некоторое время молчит, собираясь с мыслями.
— Не буду настаивать. Может быть, тебе запрещено об этом... Не мне у тебя домогаться... Но за себя-то я говорить могу, не правда ли? Так вот: после того... после нашего лесного чуда я стал другим человеком. Честно скажу: от отчаяния тебя преследовал, от ужаса перед мучительной смертью, таким я с тобою лег, встал человеком, которому нет никого дороже тебя...
Он грохается перед ней на пол голыми коленями.
— Я тебя люблю. Марта. Я жить без тебя не могу. Можно, я всегда буду с тобой?
Она с любопытством и отчуждением смотрит на него. Глядит на кольцо на пальце. Снимает кольцо и бросает перед ним.
— Тра-та-та! — произносит она. — А еще профессор. А еще философ! Встань, коленки запачкаешь... хотя я только утром полы мыла... Ну сам подумай: чего мелешь? Семейный человек, жена, ребенок... Сам же говоришь, что завалил меня от отчаяния, потянуло, значит, попастись на лужок, ну что ж, это бывает. И хватит. Всё в порядке, ты сыт, и я сыта. Забирай свое колечко и иди. Следующей весной, если опять невтерпеж будет, приезжай ко мне в Заречье, не прогоню. Сама знаю: весной щепка на щепку лезет... А то ведьма, исцеление, надо же придумать, чтобы перед собой оправдаться...
