Вещами измеряется мое время, ограничивается мое пространство, без них погибаю, без них пропадаю, без них ничего не значу.
На торжище, где все покупается и продается, допытываюсь у вещей, как их зовут.
Они называют мои имена.
ЗАТМЕНИЕ
Приставив к глазам затемненные стекла, люди глядят вверх:
теперь они могут смотреть на солнце,
теперь они могут видеть затменье…
Что же, деревья, что, камень, что облако, – неужто мы видим вас лишь потому, что нашло и на вас затменье?!.
А чистые сущности мира для нашего взгляда все еще остаются закрытыми?!
И мы ни разу ни с чем еще не были один на один?!
За деревнею – речка, за речкою – горка, за горкою – поле, на поле – камень, а на том валуне-камне стоит золотая корона…
Но стоит мне только взглянуть на нее своими глазами – все пропадает…
Смотрю сквозь преграды.
Думаю сквозь преграды.
Сквозь преграды живу.
И стало солнце землею.
И стало затмение плотью.
КРОТЫ
Как предательский лед, под нами проваливается земля,
сами собой со своих мест сходят храмы и тюрьмы, музеи и магазины…
– Не надо на все это обращать вниманье, – советуют нам откуда-то сверху, – это кроты копают свои норы, всего лишь кроты…
Мы и так уж давно на много чего не обращаем вниманье,
даже на то, что мы уж не слишком и мы,
что мы подкопаны даже в самих своих мыслях, поступках, словах,
что – неведомо кем – обмануты,
что – неведомо как – постепенно лишились почвы…
Мы чувствуем снизу толчки – будто там, под землей, встает на ноги великан пленный,
одною частью себя пугаемся и радуемся – другой,
отваживаемся и медлим, выжидаем, решаем, как быть, что нам теперь все-таки делать:
то ли слушать не то, что слышим, глядеть не на то, что видим, говорить не то, что понимаем,
то ли, наперехват кротам, копать под собой – вместе с ними – землю.
ПОЛЕТ СТРЕЛЫ
Натягивается тетива: полукружие лука уравновешивается полукружием тетивы.
Упорствуй, лук!
Противодействуй, тетива!
Вы удерживаете сверхвыход: полет стрелы.
Я в хаты входил и из хат выходил, заходил в города и выходил из них – и все равно оказывался то в полукружье дня, то в полукружье ночи, самим своим существованьем деля мир
надвое и сводя в одно.
Пока я живу, я окружен горизонтом,
пока я живу, мне не достичь горизонта:
он – там, где останавливаюсь,
он – там, где упаду.
Жизнь по кругу идет, возвращаясь к началу,
смерть – напрямик.
И летит напрямик стрела, из себя самой безостановочно возникая, от себя самой безостановочно освобождаясь, чтоб в результате сделаться полетом самим.
МЕТЕЛЬ
Метель заметает землю, метель заметает деревья,
и людей, тех, что были, и тех, которых еще нет, – всех заметает метель,
и меня заметает метель…
Где оно, прошлое?!.
Где оно, настоящее?!.
И где оно, будущее?!.
Больше не на кого роптать и некого благодарить – за все, что дарилось и отнималось, что радовало и печалило,
и больше некому выяснять, каков я: плох или хорош, уродлив или красив, молод я или стар…
