Вслед гонгу храма – стражи гулкий шаг,
Став отзвуком, ушел во мрак.
В глазах небес, луны и звезд – презрен
Весь человек,
В простейших сложностях во всех,
Вся грязь и ярость человечьих вен.
Я вижу образ: человек иль тень,
Лишь тень, скорее образ, а не тень,
Аида пряжу, спутанность пути -
Мертвец сумеет расплести.
Лишь бездыханный и непьющий рот
Другие рты недышащие кличет:
Я Сверхземное возвеличу,
«Жизнь-в-смерти, в-жизни-смерть»,- его я так нарек.
О чудо, птица иль шитье златое,
Скорее чудо, чем шитье златое,
На ветвь – на звездный луч – садясь в ночи,
Как адский Ворон, прокричит,
Иль в лунном яде воспоет, кичась
Во славе вечного металла
Пред лепестком иль птицей малой,
Пред сложностью всего, что кровь и грязь.
На царских плитах к полночи – огни:
Пожару, блеску стали не сродни,
Грозе… Их Сверх-огонь рождает тут -
То духи, кровью рождены, идут,
Всю сложность ярости поправ -
И умирая в танце,
В агонии и трансе,
Агония огня не опалит рукав.
Мчат духи, кровь дельфинью оседлав, -
Из царских кузниц льется этот сплав,
Куются духи в кузницах златых!
А мрамор плит, танцуя, губит их,
Всю ярость, горечь сложности разбив, -
Те образы, что творят
Новых образов ряд:
Дельфинья боль – гонг – мук морских разлив…
Плавание в Византию
Нет, это – не страна для старика:
Влюбленным – обниматься, птицам – петь,
Хоть все они умрут, наверняка.
Здесь водопады, рыбы, птицы, снедь -
Хвала у них не сходит с языка
Всему, что есть зачатье, роды, смерть.
Всем страсть поет, и всем им ни к чему
Старик – бессмертный монумент Уму.
Да, слишком жалким старец предстает:
Он – пугало на палке, рвань. И все ж
Душа все громче, радостней поет
Над плотью – самой ветхой из одеж.
Ей школы пенья здесь недостает,
Ей памятники славы – невтерпеж
Узреть: и я морями, с целью той,
Плыву в Константинополь, град святой.
Святой мудрец в Божественном огне,
С мозаики святой сойти спеши,
И по спирали снизойди ко мне,
И стань наставником моей души.
Мне смертный зверь страстями все больней
На сердце давит. – Сердце сокруши,
Себя не знающее, чтоб я смог
Попасться в хитрой Вечности силок.
Покинув плоть, природных форм вовек
Я не приму, как принял в этот раз:
Пусть ювелир меня – искусный грек -
Из золота с финифтью воссоздаст,
Чтоб царь бодрился, не смежая век,
Иль на ветвях златых воссесть мне даст,
Чтоб мне придворным Византийским петь
О том, что? было, есть и будет впредь.
Уильям Батлер Йетс
Ведьмы, колдуны и ирландский фольклор
Когда всю Европу охватила страсть к сверхъестественному, Ирландия не осталась в стороне от этого повального увлечения. В своей незавершенной автобиографии доктор Адам Кларк вспоминает, что, когда он
