– До ошибки еще далеко, будем разбираться, мы же его не арестовываем. Задержим на три дня, а там, глядишь, все прояснится. Кстати, и вы, Геля, с нами ненадолго проедете. Надо отпечатки пальцев снять, чтобы исключить ваши из тех, что оставили другие посетители. Давайте, ребята, закругляться.
Капитан вышел на улицу, ему давно хотелось курить. У подъезда уже собрались журналисты. Маруси среди них, конечно, не было, она знала, что и так все получит из первых рук. Сержант из районного отделения, которого они прихватили по дороге, стоял на посту насмерть, как оловянный солдатик, внутрь никого не впустил, но они не расходились, ждали, когда подъедет труповозка и вынесут тело.
Капитан отошел к соседнему подъезду, сел на скамеечку, с наслаждением затянулся и вдруг услышал:
– Дяденька, дяденька, вы из милиции?
Голос шел из окна квартиры на первом этаже и принадлежал девчушке лет двенадцати, замотанной в белый пуховый платок.
– Из милиции.
Капитан встал, подошел к окну.
– А я чего-то знаю про того художника, которого убили… Заходите в квартиру, я вам расскажу.
– У тебя дома кто из старших есть?
– Нет, я одна. У меня ангина, уже неделю в школу не хожу.
– Раз одна, значит, не зайду, не положено.
– Ну и не заходите. А я чего-то видела…
– А давай мы, знаешь, как сделаем? Через окошко поговорим. – Капитан улыбнулся и подмигнул девчушке: вот, мол, какие мы хитрые с тобой.
– Давайте! – обрадовалась девочка. И тут же с таинственным видом важно произнесла:
– За убитым дяденькой следили, вот!
Ей явно хотелось поиграть в сыщика.
– Да ну! – Капитан изобразил невероятное удивление. – Прямо следили? А кто?
– Другой дяденька.
– И как он следил?
– Сидел на той лавочке, как вы, и курил. А когда Виктор Иванович приезжал на машине, он ее вот там ставил, видите, площадка? Тогда этот дядя вставал и шел ему навстречу, вроде он тут гуляет.
– Они здоровались, разговаривали?
– Нет, просто проходили мимо, и тот, который следил, не возвращался до следующего утра. Да, вспомнила! Один раз разговаривали. Он у Виктора Ивановича время спросил, тот ответил, и опять пошли в разные стороны.
– Разве ты могла слышать, что он спросил?
Девочка смутилась:
– Нет, конечно. Но художник, сосед наш, посмотрел на часы и что-то сказал.
– И сколько раз ты видела этого человека?
– Ну, я не каждое утро сижу возле окошка. Но раза три видела.
– А вчера он тут был?
– Был, вот вчера-то он время и спрашивал. А потом еще и вечером, второй раз пришел.
– Какая ты умница! Когда вырастешь, будешь, наверное, знаменитым сыщиком. И что же он, вечером заходил к Виктору Ивановичу?
– Я недосмотрела, – виновато ответила девочка. – Он все сидел и курил, а потом мама пришла, и я перестала ждать ее у окошка.
– А как тебя, умница, зовут?
– Катя. Фамилия Симакова.
– Скажи, Катенька, если бы ты этого дядю увидела, ты бы его узнала?
– Конечно, я его хорошо запомнила.
– Ну, до свидания, умница Катенька! Я еще к тебе загляну, когда мама дома будет. Договорились?
В управлении заскочили в буфет, выпили по чашке кофе, проглотили наспех по бутерброду, и на доклад к начальнику.
– Ну что? – встретил их подполковник. – Поздравить можно? Уже и подозреваемого задержали. Так сказать, по горячим следам.
– Да нет, Иван Степанович, до поздравлений пока далеко. И насчет задержанного большие у меня сомнения, – вздохнул Дмитрий.
– Тогда давай по существу. Смотри в корень, так сказать. Дело-то твое, Прозоров, ты же у нас искусствовед в штатском.
Анекдот насчет искусствоведа родился когда-то, еще в 70-х, о сотруднике совсем другого ведомства, но подполковник время от времени подначивал Дмитрия, зная о его любви к искусству. Впрочем, делал он это беззлобно, даже гордился, что такой у него подчиненный – и на театры, и на выставки всевозможные ухитряется время выкроить. Сам-то Иван Степанович был роду простого, из мужиков. После армии пришел в милицию, дослужился до подполковника, где-то подучиваясь и доучиваясь – то на курсах, то заочно. Но дураком он не был, отличался природной смекалистостью, цепкостью – ничего не ускользало от его маленьких, почти не видных из-под надбровных дуг глаз. Людей умел ценить, короче – смотрел в корень. Но самое главное, за что уважал своего начальника Дмитрий, была его порядочность. Силовые ведомства, как и всю страну, разъедала коррупция. Корень был честен до щепетильности. Не стеснялся и проконсультироваться у того же капитана, если чего не понимал. Однажды, когда еще не был начальником, пришлось ему вести дело об убийстве, связанном с наркотиками. Подозреваемым (потом оказалось – и преступником) был московский кинооператор, довольно известный. Фильм снимался в основном, в их области, преступление совершилось здесь же, оттого и занималось им областное УВД. После допроса позвал к себе Степаныч Дмитрия и, немного смущаясь, сказал:
– Послушай, я тут этого балабола, мерзавца этого, допрашивал. И кое-что не понял, а у него спрашивать не стал. Ты поясни мне, я вот выписал… Несколько раз допрашиваемый повторял: «Мы снимали в режиме, времени было мало». В каком таком режиме? Про общий режим знаю, про строгий – тоже. Но при чем здесь кино?
– В режиме – это значит в сумерках, на закате, или на рассвете. Там действительно нужно поймать время, уложиться в него.
– Понятно. А вот еще такое слово «подфелине», это что?
– Не знаю, – растерялся Дмитрий. – А вы вспомните, в каком контексте, ну, к чему он это говорил?
– Да режиссера своего хаял. Он, мол, снимает подфелине, думает, что гений, а сам бездарь.
Дима закашлялся, подавляя смешок, чтоб, не дай бог, не обидеть подполковника.
– Иван Степанович! Есть такой великий итальянский режиссер, Феллини его фамилия. Так вот оператор хотел сказать, что его режиссер пытался снять фильм под Феллини, то есть подражал ему.
– Фу ты, черт! Ну ладно, спасибо, Дима. Только ты, это, анекдоты про меня не рассказывай! А то знаю, как вы насмешничать любите…
– Обижаете, Степаныч! Все – сказано и забыто.
С той поры и окрестил подполковник Дмитрия «искусствоведом в штатском». И уж если
