Экзекуция состоится на этой неделе.
— Ты только разбуди нас. Опаздывать-то невежливо… — хмуро произнес Кронт.
— Подождите! Какой суд? Когда он был? Почему без меня? — Ральф был поражен.
— У вас нет права голоса, — бросил солдат и продолжил перекличку.
— Эй, послушай! Он ведь у нас аристократ, не бродяга какой-нибудь. Влиятельное лицо… Отвел бы ты его к судье.
— И получить выговор? — по лицу стражника было заметно, что слова Кронта его все-таки заинтересовали.
— Получить деньги. У тебя ведь есть деньги, высокородный?
— Я могу выписать чек…
— А мне этим чеком подтираться, что ль? — стражник презрительно скривился.
— Тобой подотрутся, идиот! Тебе деньги предлагают, не хочешь — не надо, другой возьмет.
Стражник хмуро оглядел арестантов, которые с нескрываемым интересом слушали разговор и, наконец, решив, что навар стоит риска, сказал:
— Ладно, дай ему бумаги, Гарт. Пиши свой чек. Только учти — деньги для нас двоих, и у нас дети малые, жены, любовницы, собаки и престарелые родственники, все есть хотят…
— Ага, и еще вы, небось, благотворительностью занимаетесь, — засмеялся Кронт.
— Ну конечно. Вот уже который год на нужды арестантов последнюю монетку отдаем, чтоб каждый головорез на хорошей новенькой веревке болтался… Ладно — тридцать на каждого, и прям сейчас веду к судье.
Кронт хитро прищурился:
— Десять.
— Что? Двадцать семь, так и быть.
— Хм… Пятнадцать.
— Двадцать пять.
— Восемнадцать — и если не согласны, будем ждать другой караул.
— Ну, двадцать два, только из сочувствия к вашим родителям.
— Тринадцать.
— Как, было же восемнадцать?!
Кронт закатил глаза к потолку. Стражники переглянулись и главный из них сказал:
— Хорошо, пятнадцать. По рукам?
— Ладно, — нехотя согласился Кронт.
Ральф, в некотором ступоре от неожиданного решения суда, молча наблюдал за торгом. Пристроившись у лампы, он выписал чек. Стражник изучил подпись, тщательно спрятал бумажку под мундир и сказал:
— Что ж, Гарт, кажется, этот и впрямь из благородных. Имеет право на аудиенцию, как считаешь?
— Имеет, имеет, — проворчал второй и вытолкнул Ральфа из камеры.
Они долго шли по темным коридорам, спускались и поднимались по узким винтовым лестницам. Старые выщербленные стены сменились новой кладкой: судебные помещения располагались в недавно выстроенной башне. Вместо узких амбразур появились высокие стрельчатые окна. Ральф не ожидал, что так обрадуется серому невеселому свету, который пробивался сквозь решетки. Наконец, за большой ясеневой дверью их встретил помощник судьи — щуплый молодой человек в строгом темно-синем камзоле.
— По какому делу?
— Да вот, из клана Коэн. Желает поговорить с судьей.
— Номер?
Стражник достал список арестантов и назвал длинный ряд чисел, после чего помощник судьи отправился с докладом. Через некоторое время Ральфу обьявили, что судья готов его принять.
Судья стоял у окна и задумчиво глядел на дождь. С его плеч ниспадала темная бархатная мантия, на груди блестели золотые регалии вершителя судеб. Услышав как вошел Ральф, он с сожалением оторвался от созерцания осенней непогоды и жестом пригласил арестанта присесть. Здесь было тепло, в камине потрескивало пламя, толстый ковер заглушал шаги. Ральф, наконец-то согревшийся, погрузился в мягкое кресло.
— Ральф Коэн… — промолвил судья, медленно, будто пробуя имя на вкус. — У нас есть достаточно доказательств вашего преступления. Полагаете, вам удасться их опровергнуть?
— Приветствую вас, ваше благородие. Я не собираюсь ничего опровергать. Но…
Разве наказание соответствует моему преступлению? Я же не убил никого, ничего не украл. И оскорбил чувства верующих только из-за досадной случайности.
— Да, вы гораздо хуже любого вора или убийцы. Вы оскорбили бога. Нет, мы не можем вас судить. Мы только можем отправить вас к нему. Там, в Девятилунной, ждет вас настоящий суд.
— Смерть всегда приходит — рано или поздно. Почему для вас так важно именно сейчас представить меня на суд вашего бога?
— Молодость — это не оправдание. Мне, дряхлому старику, приходилось отправлять на виселицу немало молодых, красивых и умных людей. Я знаю, что это мне бы покоиться в земле, а им жить да жить. Но справедливость важнее жалости — они преступники и сами выбрали свой путь.
— Я не выбирал, ваше благородие. Мой клан всегда придерживался правил, и я никоим образом не хотел осквернить святилище.
— Конечно, это могло произойти и случайно, без злого умысла. Но закон одинаков для всех. И тем более я не могу закрыть глаза на возмущение стольких молящихся, на показания священника, который вас проклял.
— Я исповедую другую веру. Почему я должен отвечать перед чужим богом за то, чего не совершал?
Судья тяжело, по-старчески, поднялся и подошел к окну, за которым все так же лил дождь. Он стоял, устало сгорбившись, полуприкрыв глаза. Ральф подумал, что тот просто не знает как быстрее закончить этот разговор.
— Интересно было с вами поговорить, Ральф Коэн, — произнес судья равнодушным голосом. — Я бы и еще поговорил. Но к чему это сейчас… Ваше преступление доказано, казнь отменить я не могу. Поверьте, мое сердце обливается кровью, но я вынужден придерживаться данной мною присяги.
«Проклятый лицемер. Проклятый старый лицемер», — подумал Ральф, но вслух спросил:
— Не могли бы вы вы сообщить моему клану о приговоре?
— Да, мы обязательно поставим в известность клан Коэн. Но, боюсь, вести дойдут до них уже после казни. Кстати, насчет экзекуции. Мы могли бы рассмотреть некоторые варианты.
— Вы имеете в виду, что я могу расчитывать на обезглавливание?
— Возможно. Все-таки вы благородный человек, а не какой-нибудь разбойник. Хотя, святотатцам у нас полагается либо виселица, либо четвертование.
Ральф поморщился:
— Четвертование меня не слишком привлекает, ваше благородие.
— Подумайте. Ведь так был казнен король Лирии. И бароны, задумавшие Ночной заговор. Это больнее, чем повешение, но гораздо благороднее. Вешаем мы обычно всякую шваль.
— Я подумаю над этим, — пробормотал Ральф.
— Не изволите ли вина?
Ральф рассеянно кивнул. Он знал, как должен поступить. Просто нужно было собраться с силами и выдавить «я выбираю четвертование». Он обязан позаботиться о репутации клана.
Судья позвонил в маленький медный колокольчик шесть раз. Через несколько минут в комнату бесшумно зашел слуга с подносом. Он ловко поставил на стол два кубка и наполнил их теплым вином из серебряного кувшинчика. Поклонился и так же тихо вышел.
Ральф пригубил вино. Оно было густым, темно-красным, резко пахло пряностями.
Ральф взболтнул жидклсть, пытаясь унять дрожь в руках. Голова кружилась, он никак не мог сосредоточиться. «Мне надо выпить побольше», — думал он, вдыхая тяжелый аромат корицы, гвоздики и
