— А ты умеешь?
— Ага.
— Хмм. А ты какую музыку играешь?
— Любую.
Бармен ухмыльнулся скептически.
— Так-таки любую?
— Да.
— Ладно, — сказал бармен, прищурившись и разглядывая Юджина. Он хмыкнул. — Любую, а? О фортепианном концерте Шуманна, к примеру, слышал?
— Вроде да.
— Вроде? Хмм, — бармен пожал плечами, закатил глаза и отошел лениво, не видя смысла в дальнейшем разговоре.
Пока он обслуживал жирную с хриплым голосом лесбиянку в хаки, которая желала мартини, смешанный в точности с ее представлениями об этом напитке и никак иначе, Юджин соскочил со стула, запрыгнул на возвышение, на котором стояло пианино, и поднял крышку.
Не Стайнуэй, конечно. И, как все незнакомые инструменты, по началу этот инструмент решил оказать сопротивление новому хозяину. Первые пять тактов, хотя и заставили бармена оглянуться и строго посмотреть в сторону играющего, звучали совершенно механически. Юджин сжал зубы. Нельзя было терять времени — его целью было произвести впечатление, пока хозяин следит. Он собрался. Ля в третьей октаве нуждалось в настройке. Юджин сходу поменял тональность. Минуты две спустя он почувствовал, что все в порядке — инструмент начал подчиняться. Музыка полилась свободно, расплываясь по помещению, вибрируя, изменяя структуру пространства. Толстая лесбиянка все еще не была удовлетворена консистенцией своего мартини. Два других клиента — мужчина и женщина, за пятьдесят — не обращали внимания на музыку, им было все равно. Но бармен был поражен.
Юджин игнорирует этот эпизод и этого человека в своем дневнике. Чтобы не сойти с ума в равнодушном окружении, художник время от времени прибегает к неблагодарности как к способу существования. Так надо. Иногда просто выбора нет.
Бармен этот был мелочным, мстительным, скуповатым, плохо образованным, чудовищно закомплексованным и часто трусливым человеком, но была у него в жизни одна страсть — музыка. Он нанял Юджина, чтобы тот играл три вечера каждую неделю, и две недели спустя нашел ему вторую работу в другом пиано-баре (гораздо приличнее, чем его собственный, на Верхнем Ист Сайде). Он понимал, что профессионализм Юджина находится пока что в зачаточном состоянии. Он давал Юджину советы, которые тот намеренно игнорировал. В вечера, когда клиентов было мало, он сам добавлял несколько купюр в чашу на верхней крышке пианино, когда Юджин уходил на перерыв. Он нашел Юджину неплохую квартиру, лучше той, что была раньше, и не его вина, что, когда доход Юджина вдруг упал, а плата за квартиру поднялась, начинающий амбициозный пианист вынужден был взять себе руммейта.
Вопрос. Почему Юджин, по всей видимости талантливый и верный своему призванию — почему он не мог поступить в Джулиард сразу по окончании школы? Почему об этом не говорили ему — его учителя музыки, его друзья, или хотя бы его родители — почему не советовали ему пойти туда, куда идут талантливые музыканты?
Ну, во-первых, школу он так и не закончил. Были и другие причины. «Индоктринация и творчество несовместимы», написал упрямый и капризный Юджин в своем дневнике.
Что касается его родителей — мать Юджина относилась к его занятиям музыкой скептически, а отец открыто был против того, чтобы его сын стал профессиональным музыкантом. Брат отца, саксофонист, пробродяжничав несколько лет, женился на женщине с очень плохой репутацией и теперь жил, по слухам, в нищете и разврате на юге Франции, посылая время от времени родне открытки хамского содержания. Подсознательно, отец Юджина боялся, возможно, что занятия музыкой дадут толчок некоторым фамильным чертам, унаследованным генетически.
Идея организовать музыкальную группу пришла мне в голову неожиданно и была, скорее всего, просто реакцией на ежедневные музыкальные экзерсисы Фукса. Когда он начинал греметь на своей бас-гитаре — в десять утра, каждое утро, уважаемые! — я, как правило, еще спал, поскольку предыдущей ночью была работа, а после работы был алкоголь. Все здание дрожало от фуксового баса. Нужно было что-то придумать, чтобы музыкальная энергия просыпалась в нем позже, или чтобы он спал подольше, или то и другое вместе.
Я сказал, слушай, мужик, почему бы нам не сварганить группу?
Я стоял в халате посередине гостиной, с противным привкусом во рту, с трудом держа глаза открытыми. Фукс перестал греметь и оглянулся на меня через плечо с таким видом, как будто я только что открыл ему смысл его жизни.
Он говорит — Это просто гениально, мужик.
Гениально? Может быть. Миллионы людей всю свою жизнь работают на паршивых работах, экономят, сводят концы с концами, платят за квартиру, платят налоги, сидят на диетах, смотрят телевизор, и прочее, но мысль, что надо бы организовать музыкальную группу никогда не приходит им в голову. Стало быть, действительно гениально.
Фукс говорит — А сколько нам нужно для этого народу? Эй, слушай, а певец нам нужен?
Что он хорошо умеет — так это действовать людям на нервы. Я сказал ему, раздраженно — Сперва давай составим группу. Используем твои способности бас-гитариста. Нужны барабанщик и ведущая гитара. И, может быть, саксофон.
Он говорит — Эй, а саксофон-то зачем?
Я сделал серьезное лицо, многозначительно поднял указательный палец, и сказал — А спецэффекты?
Он понятия не имел, о чем я. Тем не менее Фукс, глядя на мой указательный палец, торжественно покивал. Старина Фукс.
Я сделал себе яичницу. Фукс присоединился ко мне в кухне. Есть у него еще одна неприятная черта — он все время путается под ногами.
Он говорит — Ну, хорошо, ты знаешь кого-нибудь?
Я поставил тарелку на стол и вооружился вилкой. Очень люблю яичницу, и когда я ем, не желаю, чтоб меня часто и суетно прерывали. Разговор за едой следует вести медленно и лениво, со множеством пауз — чтобы можно было жевать задумчиво, проглатывать со знанием дела, и переваривать со значением. Я не ответил Фуксу.
Но Фукса не удержать. Он продолжил, типа — Хорошо, я знаю одного парня. Он из Гарлема. Паркер. Его зовут Паркер. Большой такой ухарь. Может барабанить сутками. Это все, чем он занимается целыми днями. Было время, он барабанил в метро, пока не стали гонять.
И я сказал — Хорошо. Найди его. Можешь?
Фукс говорит — Ну дак! Мой двоюродный брат его знает. Надо, [непеч. ], ему позвонить прямо сейчас.
Я говорю — Эй, эй, не спеши, брат. Было бы лучше, если бы мы нашли сперва гитариста.
Фукс вдруг просветляется и говорит — Никого не знаю, брат. Гитариста найдешь ты. Раскидай по городу листовки, брат, или помести [непеч. ] объявление в [непеч. ] газете, брат. Кстати, брат, что именно мы будем играть, какую музыку?
Я положил вилку. Я ухмыляюсь как безумный, но на Фукса ничего не действует. Тогда я ему говорю — А тебе-то что, брат? Ты играй на своем басе. Я скажу тебе, какие ноты когда играть.
Он крепко подумал и в конце концов сказал — [непеч. ], наверное ты прав, мужик. Мне это никогда не приходило в голову, [непеч.]. Я все могу играть. Блюзы, и все что угодно. Что мне сказать моему двоюродному брату?
Скажи ему, что будем играть рок, джаз и блюзы.
Ну да? Все это будем играть?
Да.
