хуже. Понял?
— Э…
— Я тебя спрашиваю — понял, гигантская свиная какашка?
— Сэр! Если вы оба будете здесь собирать урожай, урожая вскоре не будет вообще. Два урожая мне платить нечем.
— Скажи тогда ему, чтобы больше сюда не приходил.
— Лучше бы вы.
— Что — лучше бы я? Лучше бы, чтобы я сюда не приходил?
— Нет, лучше бы вы, — сказал хозяин, пытаясь говорить рассудительно, — сказали ему, чтобы он сюда не приходил. Вы понимаете, да, мистер Лерой?
— Не очень, — сказал Лерой серьезно. — Однако, как-то все-таки неприлично, ты прав. Сидели мы с тобой, разговаривали, как два законных зарегистрированных избирателя… Ты голосовал в прошлом году? Голосовать нужно обязательно, всегда. Из всего регистра голосовала в прошлый раз может быть треть — что из этого вышло, сам знаешь. Эй! — он повернулся к месиву протоплазмы, которое вроде бы ползло к выходу. — Эй! Я с тобой еще не закончил.
Вразвалку Лерой подошел к месиву, сунул руки в карманы, и ногой перевернул конкурента на спину.
— Как тебя зовут, сынок?
— Питер, — сказал большой мужчина с большим трудом.
— Генеалогическое наименование?
— А? Ч… Чего?
— Фамилия твоя как, Питер.
— Гбгнфбни.
— Прости, как?
— Джулиани, — выдал наконец Питер сквозь кровь и осколки зубов.
— О! Бывшему мэру не родственник ли?
— Нет.
— Хорошо. Подойдешь к своему тупому заместителю дона, или кто он там… сегодня же вечером… и скажешь ему, что ты пытался померяться яйцами с Детективом Лероем, и вот что вышло. И пусть это послужит предупреждением всем, кто желает собирать урожай на моей территории. Это заведение — часть моей территории. Если еще кто-нибудь сюда заявится, то точно так же получит [непеч. ], а потом я пойду к помощнику дона и дам [непеч. ] ему, прямо на виду у всех его подхалимов, жены, и детей. Заранее всех обзвоню, чтобы явились. Ты понял, или ты хочешь, чтобы я оторвал кусок от консервной банки и этим куском срезал бы тебе оба уха? Говорят, так поступает русская мафия. Ваши конкуренты. Надо попробовать.
— Я понял, — сказал Питер, плюясь кровью. — Все ясно. Я понимаю.
— Он понимает, — сообщил Лерой толстому хозяину.
Он протянул руку, в которую хозяин вложил пачку банкнот. Лерой небрежно сунул деньги в карман пиджака, не пересчитывая.
— Ну, хорошо, — сказал он. — Я хотел тут выпить кофе, но ты оказался негостеприимен, и я обиделся. Выпью в другом месте. Пока.
В тот вечер имела место конференция, спешно собранная в связи с тем, что случилось с Питером Джулиани.
— Нельзя его трогать, — сказал председательствующий после того, как выслушал постыдный отчет Питера и его подельщиков. — Лерой неприкасаем. Он подонок, это так, и, кстати говоря, я многое бы отдал, чтобы иметь возможность им заняться. Это неправильно, что он у нас отнимает доходы. Он не член никакого клана. И все-таки трогать его нельзя.
— Почему? — спросил один из друзей Питера.
— Он однажды спас жизнь сыну Франки, — объяснил председательствующий. — Представляете, спас пацана. Своей жизнью для этого рискнул. Франки никогда не забудет. Франки позволяет Лерою делать все, что Лерою нравится. Ладно. Всего два заведения. Забудем.
Лерой дошел пешком до Третьей Авеню. Разница между Третьей Авеню в Манхаттане и магистралью с тем же названием в Бруклине, где жил Лерой, состоит вот в чем. В Манхаттане вам следует пройти еще квартал или два, ко Второй Авеню, или даже к Первой, в зависимости от дня недели и частоты полицейских патрульных машин. На бруклинской Третьей, наркотики продают по крайней мере в четырех местах между Флатбушем и Проспектом. Лерой направился к одному из таких мест и вскоре увидел нужного ему человека по кличке Ворчун — длинного, злобно выглядящего моложавого негра, одетого под рэп-звезду.
— Привет, Ворчун.
— Как дела, — отозвался Ворчун обиженно.
— Все в порядке?
— Да, наверное.
— Жена и дети?
У Ворчуна не было ни жены, ни детей, и Лерой об этом знал. Просто они разыгрывали каждый раз один и тот же ритуал, по настоянию самого Лероя.
— Ушла. Оставила на мне детей и ушла.
— А, да, помню. А ты единственный кормилец теперь, да?
— Именно.
— Что ж, Ворчун, я очень сожалею, но должен тебе сказать — жизнь вообще тяжелая штука. Я тебя уважаю. Тебе тяжело. Но было бы еще тяжелее, если бы копы к тебе каждый день приставали. Но тебя не трогают. В основном. Правильно? Отвечай.
— Да.
— Ну так вот. Есть на свете лишь один человек, один доблестный, бескорыстный парень, который следит за тем, чтобы тебя не трогали. Только один. Кто это, Ворчун?
— Это вы.
— Прости, как?
— Это вы, мистер Лерой.
— Правильно. Это я. Денег много заработал давеча?
— Мало… э… сэр.
— Меньше, чем обычно?
— Намного меньше. Вы себе не представляете, брат.
— Ну хорошо. Я вижу, какие у тебя трудности, хотя, честно говоря, гадость это все, и тебе бы следовало держать свои мерзкие семейные тайны в секрете. Настоящие джентльмены не досаждают ближним своими проблемами. И все-таки я готов сделать тебе поблажку. В этот раз я возьму с тебя меньше, чем обычно. Семьсот.
— Эй, — сказал ворчун не очень уверенно. — В прошлый раз брали шестьсот, эй, брат, мистер Лерой.
— Это потому, что в прошлый раз я сделал тебе не просто поблажку, но огромную поблажку. Невероятную. Мой обычный урожай — двенадцать сотен. Ты единственный, кому я делаю поблажки, поскольку ты кормилец и так далее.
Повернув за угол, они вошли в подъезд трехэтажного здания без лифта и вестибюля, пахнущий кошачьей мочой, скрывшись таким образом от взглядов тех, кто мог бы за ними следить. Без дальнейших проволочек Ворчун вынул пачку денег, свернутую в плотный рулон, и отсчитал шестьсот долларов двадцатками.
— Еще сто, — сказал Лерой.
Ворчун подчинился. Лерой вспомнил, насмешливо улыбаясь, о неудачной и непродуманной попытке Ворчуна избавиться от него, Лероя, девять месяцев назад. Ворчун тогда привел двоих хмурых парней. Будь он чуть щедрее, приведи он человек пять-шесть, Лероя бы избили основательно и оставили бы умирать на тротуаре. А так — Лерой быстро разобрался с наемниками Ворчуна (оставил их, кстати говоря, умирать на тротуаре, но на их счастье кто-то заметил и вызвал скорую), а на Ворчуна наложил трехсотдолларовый
