Пища богов

уступает лишь грибам в поддержке социальных ценностей и сенсорных соотношений, которые олицетворяли первоначальные партнерские общества. Как же иначе объяснить безжалостное преследование потребления конопли перед лицом совершенно очевидного факта, что из всех когда-либо используемых опьяняющих веществ конопля относится к числу самых безопасных. Ее социальные последствия не идут ни в какое сравнение с последствиями алкоголя. Конопля – проклятие для культуры владычества, поскольку у потребляющих она способствует снятию обусловленности принятыми ценностями. Благодаря психоделическому воздействию на области подсознания, конопля, как олицетворение стиля жизни, приводит своих почитателей в интуитивный контакт с образцами поведения, менее ориентированными на соперничество и конкуренцию. Именно из-за этого марихуана неприемлема в современной культуре офиса, тогда как напитки вроде кофе, способствующие повышению оценки “достоинств” индустриальной культуры, приветствуются и поощряются. Потребление конопли, видимо, воспринимается как нечто еретическое и глубоко нелояльное по отношению к ценностям мужского влияния и строгой иерархии. Таким образом, легализация марихуаны – дело сложное, поскольку включает в себя узаконивание определенного социального фактора, который мог бы окультурить, а то и видоизменить ценности, основанные на доминировании “эго”.

Легализация и налогообложение конопли обеспечили бы налоговую базу для покрытия национального бюджетного дефицита. Вместо этого мы продолжаем швырять миллионы долларов на искоренение марихуаны. Такая политика порождает подозрительность и неизменность криминального класса в общинах, которые в других отношениях являются самыми законопослушными в стране.

Как уже указывалось, неуважение общества к потребляющим коноплю – это тонко замаскированное неуважение к ценностям общины и женскому началу. Как иначе объяснить стремление окружения непрестанно отвергать употребление этого психоделического средства и подпольные социальные эксперименты 60-х годов? Боязнь того, что “дети-цветы” (хиппи) породили в истэблишменте, становится понятной, если проанализировать ее в свете идеи столкновения истэблишмента со взрывом неродового партнерского образа мышления, основанного на ослаблении ощущения важности себя.

КОНОПЛЯ В ИСТОРИИ

Римский специалист по естественной истории Плиний (23-79 гг. н. э.) приводит фрагмент из Демокрита, касающийся растения под названиемthalassaegle, илиpotamaugis,в котором многие ученые усматривают коноплю.

Приятное в питье, оно вызывает бредовое состояние с причудливыми видениями весьма необычного характера. Этот thaengelis, - говорит он, – растет на горе Либанус в Сирии, на горной гряде Дикте на Крите, а также в Вавилоне и в Сузах в Персии. Настой его наделяет магов способностью к предсказанию. Таков же и gelotophyllis — растение, найденное в Бактрии и на склонах Борисфена. При приеме внутрь с мирром и вином возникают всякого рода зрительные образы, вызывая самый неумеренный смех. / Quoted in Walton, op. cit., p. 8/

Диоскорид (I век н. э.) дает великолепное описание конопли и упоминает о ее использовании в производстве веревок и в медицине, но ничего не говорит о ее опьяняющих свойствах. Поскольку климат благоприятствовал росту конопли на Ближнем Востоке и в арабском мире, а ислам предпочитал ее алкоголю, конопля стала для многих избранным опьяняющим веществом. Это пристрастие к гашишу и конопле было очень давним уже во времена Пророка, чем объясняется явный запрет для “праведных” на алкоголь, в то время как гашиш являлся предметом теологических споров. К 950 году н. э. потребление гашиша и злоупотребление им распространились столь широко, что эта тема начала занимать видное место в литературе того периода. Исчерпывающее изложение позиций общества владычества в отношении конопли содержится в одном из самых давних из имеющихся у нас описаний поведения, связанного с пристрастием к этому растению.

Один мусульманский священнослужитель, неистово призывающий в мечети не потреблять “бенг” – растение, главное свойство которого вызывать опьянение и сон, – был настолько захвачен своей проповедью, что бумажка с этим запретным средством, которому он сам частенько предавался, выпала у него из-за пазухи прямо в круг слушателей. Мулла, не теряя самообладания, тут же воскликнул: “Вот враг тот, тот демон, о котором я говорил вам; сила слов моих обратила его в бегство, смотрите, чтобы, покинув меня, он не набросился на кого-то из вас и не овладел им”. Никто не осмелился коснуться бумажки, и после проповеди сей пылкий софист вновь получил свой “бенг”. / J. F. de Lacroix, Anecdotes Arabes et Musulmanes, Depuis I'An de J. C. 614 (Paris: Vincent, 1772), p. 534/

Как явствует из этой истории, “эго” монотеиста способно на самые необычайные подвиги самообольщения и самообмана.

КОНОПЛЯ И ЯЗЫК РАССКАЗА

Конопля – растение универсальное: оно давно привлекло внимание общества охотников- собирателей.как источник нитей для ткачества и производства веревок. Но в отличие от других растений такого рода – льна в Центральной Азии или chimbira на Амазонке, – конопля еще и психоактивна. В этой связи интересно отметить, что в английской лексике, относящейся к устной речи, зачастую используются те же слова, что и для описания изготовления нитей и для описания процесса ткачества. Так, скажем, историю сплетают, какой-то инцидент разбирают, распутывают, а небылицы плетут. Мы улавливаем нить какой-то истории и следуем за ней, как бы пристегивая к ней объяснение. Ложь у нас целиком скроена из чего-то, реальность распускается нескончаемой золотой тесьмой. Не отражает ли эта словарная общность некой древней связи между растительным опьняющим средством – коноплей – и теми интеллектуальными процессами, что стоят за открытием искусства ткачества и рассказывания различных сказок, историй? Я полагаю, что это вполне возможно. Конопля была наиболее вероятным кандидатом среди растений в заменители священного псилоцибинового гриба более древних культур Ближнего Востока. Хотя этот переход от грибов к конопле лежит в далеком прошлом, его наследием для теперешнего времени является ассоциирование конопли со стилем партнерского общества. И фактически все возрастающее ее присутствие в обществе времен “Вед”, а впоследствии в исламе, могло повлиять на сдерживание возникновения ценностей владычества. Оно определенно оказало поддержку силам неортодоксальным – шиваистам в индуизме и су-фиям в исламе, которые не делали тайны из своей опоры на коноплю как на источник религиозного вдохновения, имевшего подчеркнуто женский характер.

Роль конопли в европейском обществе – довольно сложна. Марко Поло, чьи подвиги и описания путешествий по таинственному Востоку внесли столь значительный вклад в обогащение и изменение европейского менталитета, дал одно из первых и наиболее широко известных описаний потребления гашиша, повторив популярную сказку о “Горном старце” Ибн-эль-Сабахе – известном главаре неистового культа гашишистов, гнусной секты убийц. Согласно этой легенде, юношам, жаждущим принятия в секту, давали большую дозу гашиша, а затем вводили в “искусственный рай” – тайную долину с экзотическими садами, бьющими фонтами и прекрасными девушками. Им говорили, что вернуться в эту страну грез можно только после того, как они совершат политические убийства. Действительно, слова “гашишист” (hashishin) и “убийца” (assassin) считаются этимологически связанными. Истинность этой истории широко обсуждалась, но несомненно, что именно ее распространенность в Европе придала конопле сомнительную репутацию, а также своеобразное обаяние.

Спустя пять веков после Марко Поло французская администрация наполеоновского Египта потерпела полное поражение в своих попытках контролировать производство и продажу препаратов конопли. В ответ на запрещение продажи греческие контрабандисты тут же организовали доходный подпольный бизнес по